Петроний Аматуни - Крепкий орешек
Нет, никогда не забудешься ты, авиационная юность! Пусть будет прямым, как солнечный луч, ваш путь к успеху, дорогие летчики — инструктора и курсанты!
Часть вторая
На боевом задании
За годы Великой Отечественной войны пилоты Аэрофлота налетали более 4 500 000 часов, совершили 40 000 полетов в тыл врага…
У ПУЛЬТА УПРАВЛЕНИЯ МОТОРАМИ
1В декабре 1941 года из Актюбинска в Ташкент вылетел воздушный корабль Г-2. На левом пилотском кресле сидел командир самолета А. К. Васильев, справа — второй пилот Г. П. Куренной, а у пульта управления моторами расположился старший бортмеханик И. А. Гроховский.
Три года назад, окончив аэроклуб, он хотел перейти в Осоавиахим летчиком-инструктором, да начальник управления ГВФ не отпустил его. Правда, сделал уступку: предложил Гроховскому переучиться на бортмеханика. Иван Александрович согласился. Работа бортмеханика техническая, но вместе с тем и летная, хотя, конечно, за штурвалами сидят пилоты.
Четыре мотора мощно гудели, двухлопастные винты, ввинчиваясь в плотный морозный воздух, мчали вперед большую крылатую машину.
…На двухкилометровой глубине воздушного океана показался Аральск и вскоре скрылся под плотной пеленой облаков. Теперь казалось, будто самолет летит бреющим над вечными снегами Севера. Впрочем, если внимательно присмотреться и совсем немного дать волю воображению, на ум приходит другое сравнение…
— Словно только что состриженное руно… — усмехнулся Куренной, указывая сверху на облака.
— Правда, похоже, — согласился Гроховским и даже привстал, чтобы лучше разглядеть их, но вдруг замер, не в силах отвести взгляда от приборной доски.
Оба пилота уловили этот взгляд и, проследив его направление, посерьезнели, позабыв о красивом облачном руне.
— Левому крайнему мотору становится жарко, — обеспокоенно произнес Гроховский и крикнул второму бортмеханику: — Еленский, посмотри водорадиатор крайнего левого…
Еленский поспешил исполнить приказание, Гроховский последовал за ним в левое крыло.
— Лопнула нижняя кромка, и образовалась течь, — доложил Еленский. — Кинь мне монтировочную лопатку. Постараюсь зажать трещину.
Обжигая пальцы кипятком, Еленский пытался зажать щель наглухо, но это плохо удавалось. Запас воды уменьшался ежесекундно. Чтобы пополнить его, Гроховский решил использовать антифриз, имеющийся на такой случай в специальном аварийном бачке, и стал вручную перекачивать его из бачка в мотор.
Холодная, незамерзающая жидкость устремилась по тонким дюралевым трубкам в рубашки цилиндров, охлаждая разгоряченное тело мотора, затем, гонимая водным насосом, спешила в радиатор, чтобы отдать атмосфере это излишнее, вредное для мотора, тепло, и торопилась вернуться, но на обратном пути ее поджидала коварная трещина, и заметная доля антифриза проваливалась в нее, как в пропасть.
Мотору становилось все хуже, он задыхался от жары, как путник в безводной пустыне. Люди, которым он помог подняться в голубое небо, были сейчас его единственными друзьями — пусть они выручат, ведь он так еще сможет послужить им!
Как голос живого существа, воспринимали летчики неровный гул попавшего в беду мотора. Когда последняя капля антифриза отправилась в свой сложный путь, Гроховский не выдержал.
— Командир, — сказал он, — еще две минуты, и мы загоним мотор.
— Выключить, — приказал командир корабля.
Левый крайний мотор умолк, а остальные три чуть ли не удвоили свои усилия, чтобы заменить вышедшего из строя товарища. Но это была слишком непосильная для них задача. Тяжелый самолет стал медленно терять высоту и через несколько минут, оставляя позади себя широкие прозрачные волны, вошел в облачность.
Словно радуясь добыче, переохлажденные капли облака набросились на металлические гофрированные крылья, фюзеляж, стекла пилотской кабины, расплющивались о них при ударе и прилипали, превращаясь в жесткие комочки прозрачного льда. Они выискивали каждый укромный уголок возле крохотных заклепок или головок шурупов, цеплялись за каждый выступ, впивались в каждое грязное масляное пятно, а когда им это удавалось, дружно помогали сделать то же самое миллионам своих собратьев. Они ухитрялись догонять бешено вращающиеся винты, налипали на лопасти и, несмотря на все ухищрения людей и мощную «линию обороны» антиобледенительных средств, торжествовали победу, потому что силы были неравные: левый крайний мотор был только печальным свидетелем.
Стрелка прибора высоты неохотно, но точно регистрировала ход этой борьбы: 1500 метров… 1000… 500… 300… 200… и когда осталось высоты всего 80 метров, внизу показалась пески бугристой, необжитой равнины.
— Все же лучше, когда видишь землю, — ни к кому не обращаясь, произнес Куренной.
— Хотя это и не всегда приятно, — ответил Командир.
Куренной и Гроховский посмотрели вперед… Впереди возвышалась длинная холмистая гряда, как бы подпирающая бескрайнюю серую облачность. Она преградила путь самолету и неслась прямо на него темной массой, угрожая смертельным ударом. Земля же притягивала к себе самолет, будто кто-то ухватился снизу за шасси и тянул к себе. Не было возможности на трех моторах перелететь через этот длинный холм…
Глаза пилотов выискивали выход из западни. Мысли работали с быстротой тока: летчики составляли планы, оценивали их и отметали как негодные, неосуществимые.
И прежде чем командир успел принять окончательное решение, Гроховский нагнулся к пульту управления, его руки быстро и точно коснулись нужных рычагов и тумблеров, он уже нашел путь к спасению: надо быстро запустить четвертый мотор — тогда самолет наверняка перелетят через препятствие!
Еще несколько секунд, и пилоты не столько услышали, сколько почувствовали, как сила тяги сразу возросла, и поняли — левый крайний мотор делал последнее, что мог: без капли воды, без охлаждения он как бы вдохнул жизнь в свой обледеневший винт и, послушный приказанию Гроховского, заработал во всю мощь.
Пилоты потянули на себя штурвалы — и холмистая гряда, которая была уже совсем близко, заколыхалась отступила и стала уходить вниз…
Проплыла под крыльями ее вершина, показался пологий обратный склон, и самолет, ломая от удара ноги колес, распластался на ровной, точно специально приготовленной для него площадке.
Левый крайний мотор сделал несколько пульсирующих оборотов и замолк, на этот раз навсегда. Люди были спасены.
2Лето 1943 года. Сиротливая, безлунная ночь раскинулась над тесным Азовским морем. Холодный свет далекой звезды изредка блеснет то здесь, то там, но тут же, смятый легкой набежавшей волной, тонет в черной воде. На земле же абсолютный мрак — война плотно прикрыла ставни и задернула шторы окон, погасила уличные фонари.
В черном небе, на полуторакилометровой высоте, невидимый, летит самолет — с земли только чуть слышен гул двух его моторов. В природе все спокойно, небо ясное, и ветерок пошаливает лишь внизу, у самых берегов, в звонких зарослях высохшего камыша.
На борту самолета груз: боеприпасы, медикаменты. Конечный пункт маршрута — Симферополь. Подходы к городу с суши закрыты вражескими зенитками. Если же лететь через море, часть полета будет проходить в более спокойной обстановке. Только поэтому командир корабля А. 3. Быба, один из лучших летчиков подразделения Гражданского воздушного флота, избрал путь через море.
До чего же хорошо, когда в полете все ладится: моторы в унисон поют свою могучую песню, стрелки приборов на местах, а штормы и грозы бушуют где-то далеко-далеко. Тогда у летчиков поднимается настроение, и каждый сознает себя вне опасности, даже если выполняет очень рискованное боевое задание.
Но вот в голоса моторов вклинивается посторонний звук, дрогнули стрелки приборов — что-то нарушило привычное равновесие полета, и машина вдруг кажется одичавшей, готовой выйти из повиновения, а у тебя появляется недоверие к ней. Это — опасное чувство, и нужна немалая сила воли, чтобы подавить его, пересилить себя и вспомнить, что самолет — машина, которая подчиняется знающему и умелому человеку.
Лучше, чем самого себя, знал свой самолет и моторы бортмеханик Гроховский. Еще не взглянув на приборы, он по звуку левого мотора понял, что дело неладное. Несколько секунд спустя это поняли и пилоты. А внизу по-прежнему плескалось Азовское море, далекое от самолета, но готовое при первой возможности поглотить его.
— Свернем к берегу, — предложил второй пилот.
— Да, пожалуй, — согласился внешне всегда спокойный Быба.
— Нет-нет, командир! — настойчиво воскликнул Гроховский. — Мотор не станет, уверяю вас…
Десятки раз летал Быба с бортмехаником Гроховским на линию фронта и в тыл врага, уважал его опыт и знания, верил ему. А нет для командира ничего ценнее в воздухе, чем вера в членов своего экипажа и бодрящее, дружеское слово.
