Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙI

Проповедь в Нагоя для язычников

В половине второго отправился на проповедь для язычников в нанятый в городе дом. Было человек пятьсот–шестьсот. Слушали Такеици очень тихо, но затем Павел Кангета стал говорить очень вяло, медленно, скучно, после минут тридцати слушания, аудитория стала изъявлять нетерпение сначала зевками вслух, потом выкриками «короче», «довольно», «с кафедры» и так далее, тут и смех усиливался, а Кангета, как ни в чем не бывало, продолжал мямлить; шум, наконец, поднялся безобразный, но когда один из христиан хотел вытащить вон одного крикуна, гвалт и крики стали […] закричали даже «бей» (ван–рёку). Когда значительно выкричались, один жандарм (христианин, муж дочери Сергея Нумабе) усмирил остальное, прикрикнув на виновного в излишнем усердии христианина. Когда в […] я стал на кафедру, стали слушать без всякого шума; проповедь продолжалась полтора часа; весьма внимательно слушали. Несколько одиночных выкриков несогласия на то, что говорилось, ничего не значило. При проповедях язычникам иметь в виду. — Вперед наука: договариваться наперед с христианами, во–первых, чтобы проповедники при подобных случаях назначались бойкие и хорошие; во–вторых, чтобы не слишком усердствовали, как иные, когда, если бы Павел Кангета замолчал вовремя, а христианин не потащил вон крикуна, не произошло бы безобразия, сопоставление которого в газетах с православной проповедью. По меньшей мере странно, или как в Мориока, когда, если бы Накуй не стал рекламировать; — и теперь–де станет говорить иностранным слушателям внимательно, ибо–де неприлично кричать в глазах иностранцев и прочее, аудитория лишний раз не рассмеялась бы и не закричала безобразно, которых там было еще больше, чем здесь.

Консинквай христиан в Нагоя

Вечером был Симбокквай всех христиан и христианок в кухмистерской, — было около двухсот человек. Пропели молитву, после чего я сказал о том, что сие малое общество составляет уже Церковь христианскую и, кроме того, связывает японский народ со Вселенскою Церковью, что они должны быть счастливы мыслию о принадлежности своей к Истинной Церкви Христовой, ибо католики и протестанты не суть Истинная Церковь; еще пропели «Достойно», затем о. Матфей сделал отпуск, тем и дело речи кончилось, сверх моего ожидания, что тут будет множество обмена мысли. Стали есть, — каждому два ящичка яства на пятнадцать сен, кажется; оставшееся забирали по домам, являя тем, что гости больше бедный народ, которому и это угощение было на диву. Я попросил о. Матфея устроить речеговорение. Устроили, несколько христиан говорили преплохо–плохо; у нас в Семинарии мальчишки куда лучше говорят на своих симбокквай; а что до одушевления — и говорить нечего — здесь очень вяло было; сказал только, по крайности, тепло, от сердца один плотник Иосиф из провинции: «Никогда–де я не радовался так, как вчера и сегодня, простите, что я, низкий ремеслом, вышел сказать это». И видно было, что действительно от души человек говорит. Я говорил ему и другим затем, что это радость — знак благоствующей на его сердце благодати и чтобы он тщился хранить этот завод духа, также пусть не называет свое ремесло низким, ибо Иисус Христос освятил его своею личною работою в доме Иосифа–древоделателя; говорил затем новым христианам, что для Христа нет низкого ремесла, если все посвящают Богу все свои дела и работы, что и должно делать, служа Богу непрестанно всеми службами, ибо все от Бога назначено людям и прочее. В начале девятого собрание, видимо, стало дремать от последовавших затем еще речей христиан, почему и поспешили разойтись по домам. Дома, пришедшим прощаться двум врачам из Оказами, из коих один — зять о. Павла Сато, говорил, что, леча тела, они должны стараться и о душе своих пациентов, ибо здесь у язычников еще нет духовных врачей — священников; рассказал о чудесных исцелениях, творимых о. Иоанном Кронштадтским; о. Матфей и другие христиане здесь рассказали о нескольких явлениях, видимо чудесных, и здесь уже, в Японской Церкви.

Чудесное исцеление. Например, о. Матфей говорил: не так давно пришли сюда издалека креститься родители ученика в Катихизаторской школе — Мацунага, и принесли и маленькое трехлетнее дитя, и рассказали, что они считают это дитя исцеленным Силою Божиею; они, еще будучи язычниками, и не знали, как праздновать прошедшую Пасху, приготовили, однако, моци и расположились праздновать молитвой, но перед Пасхой дитя захворало и лежало при смерти, так что уже отчаялись в жизни его, между тем наступила Пасхальная полночь; они сказали сами себе: «Болезнь дитяти все же не должна им мешать помолиться». И лишь только расположились из своего еще не освященного благодатию крещения, но усердно верующего сердца молитву Воскресшему Спасителю, как среди молитвы дитя позвало мать, уже отчаявшуюся прежде слышать от нее слово в сей жизни, а чрез три дня было совсем здорово.

О. Матфей говорит, что Анатолий Озаки совсем ни к чему негодный проповедник; даже сам веру, по–видимому, потерял, ибо у него в два с половиной года ни разу не исповедался, тоже и жена его. Не знаю, что с ним делать, но в Сидзуокаон, положительно, негоден, — Об Елисее Хиросава о. Матфей отзывается, что он, хотя поведения, по–видимому, не испортил, а очень любит грязные разговоры и грязные книги. Наставление сделать, а главное — пусть он скорей женится.

Ныне, с восьми часов утра, предположено Фукёоквай. Но вот уже восемь, а собравшихся не слышно. Кажется, одушевление их на день всего. Посмотрим. Пока собираются, записать следующую мысль. Занимает все вчерашнее языческое собрание. Иметь в виду для будущих проповедей язычникам. Нужно вперед во время проповеди объяснить язычникам, чтобы не смешивали они религию и политику; видимо, путаются и мешаются на сем пункте, а мы, проповедники, не стараемся выводить их на свет. Слушают о религии внимательно, слушают все, видимо, потребность религиозная, хотя и очень темная, у них есть, но в то же время национальная ревнивость держит всех настороже, чуть дело коснется чего–либо прямо касающегося нации, тотчас взвиваются на дыбы; вчера случайно упомянутое мною слово «Синту» уже вызвало у кого–то окрик несогласия, хотя человек не знал еще, что я хотел сказать, а хотя я сказал, что, мол, и в Синту есть нечто доброе, и оно было несколько полезно для воспитания японского народа, но остановиться далее на Синту — значило бы поднять японскую нацию против всех народов, что гибельно и для Японии, по объяснении сего, хоть для синтуистов и неприятного, должно быть, пункта, но объяснения резонного, никто не пикнул. Итак, нужно в проповедях мимоходом делать резкое разграничение политики и религии; насчет первой; храните свой национальный характер, свои добрые национальные черты, стойте до смерти за Отечество — много у вас героев, множество в вашей истории прекрасных деяний, которыми вы можете гордиться, — все это всегда обращайте себе в урок, в пример, учителей любить и всегда защищать Отечество, но это все не религия, все это земное, все освященное Богом Творцом, как порядок здешнего мира, а потому все хорошее; но тем не менее религия выше этого, шире, возвышеннее, религия — вечное и так далее.