Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

Я поступил под начало Анны и под конвоем был доставлен на медицинский пункт доврачебной помощи.

Вермахт прорвался в Крым и дожимал русских за Ишунью. Нас вывезли из города. Через полдня пути колонна, состоящая из повозок и нескольких грузовиков с ранеными, остановилась где-то в небольшой ивовой рощице. Разбили большую палатку, куда сносили раненых, продолжающих поступать с передовой. Палатка стала примитивной операционной и перевязочной. Я старался постоянно находиться возле своего ангела-хранителя Анны. Пришлось снять куртку. Чтобы не раздражать недоумевающих раненых, я решил срезать все свои знаки отличия и попросил у фельдшера скальпель. Анна отнеслась к просьбе с недоверием, но, разделяя необходимость моего «обезличивания», попросила снять мундир, срезав погоны, петлицы и прочие знаки собственноручно, а затем выдала мне, еле налезшую прямо поверх кителя, гимнастерку.

Мне доверили первичную обработку ран. Некоторые из пациентов, находящиеся в говорливом шоковом состоянии пытались заговорить со мной, смешно обращаясь по-русски. «доктор». Я молчал, выполняя свою работу. Вначале меня это раздражало, потом я просто перестал обращать внимание. Шум примуса, крики и стоны раненых, команды персонала на чужом языке – все слилось в моей голове в единый гам какого-то арабского базара в торговый день. Работы было много. Солдаты поступали в основном с огнестрельными, реже – с осколочными ранениями. Были и тяжело раненые. Тех, кому была оказана вся возможная в полевых условиях помощь, отвозили дальше на юг. Я старался, как мог. Сейчас для меня это были не враги, коих еще несколько дней назад я должен был стереть с лица земли, сейчас это были просто страдающие люди. Для них активная часть войны, как, впрочем, и для меня уже закончилась. Трудно сказать, кому было лучше, им, раненным и покалеченным в прифронтовом тылу среди своих, или пока целому, но пленному мне. В сложившейся ситуации я мог молиться только об одном. чтобы мои соплеменники продвигались как можно медленнее, в противном случае, меня, скорее всего, расстреляют и бросят в придорожной канаве.

Мы освободились к вечеру, когда наступившая темнота заставила прекратить помощь. Только теперь я почувствовал холод, пришедший с осенней ночью. Надев брошенную куртку, я заметил, что и Анна ежится от холода. Я попытался предложить ей свою кожанку, но она брезгливо сморщилась. – надеть куртку с плеча фашиста, меня не поймут сослуживцы. Хорошо, что в обозе были форменные прошитые тканевые куртки называемые русскими фуфайка. Завернувшись в такую фуфайку, большую по размеру, чем требовалось для худенькой фигурки фельдшера, Анна присела в углу палатки, возле нее расположился и я. Мы молчали, но тишины не было, стонали и ругались раненые, балагурил персонал и солдаты сопровождения. Мысли все время возвращали в плачевность и щекотливость ситуации. Сегодня я оказывал помощь раненому противнику, которого, как офицер рейха должен был сокрушать или, если уж довелось попасть в плен, гордо погибнуть с верой в силу германского оружия и криком «зиг…». А что руководило мной. страх за собственную жизнь или человеколюбие врача?

Наш короткий отдых был прерван усилившимся шумом. С севера к лагерю подошла воинская часть. Мы стали сворачивать палатку и грузить раненых на транспорт.

– Что происходит, Анна?

– Получен приказ отходить на юг, советские войска оставили Джанкой.

Двигаться ночью по русской проселочной дороге с прорытыми кюветами по бокам – удовольствие ниже среднего. А когда это движение осуществляется большой группой людей путаницы и заторов не избежать. То одна, то другая машина съезжала с глинистой почвы в сторону, и ее приходилось выталкивать силами десятка здоровых мужчин. Мне повезло, опасаясь, что я могу попытаться сбежать, а такие мысли действительно были, меня усадили в кузов машины рядом с Анной и парой солдат.

С тактических соображений ночное перемещение было оправдано, в светлое время нашу колону неминуемо бы обнаружило и атаковало люфтваффе. В темноте, шум двигателей слился со скрипом возов и шагами солдат на марше. Все это походило на поход средневековой кочевой орды, только это была орда не завоевателей, а жалкая толпа побежденных. Но куда мы идем, и когда может прерваться мой жизненный путь?

С наступлением рассвета наша колонна остановилась прямо в поле у небольшого озерца с грязной водой. Разбили лагерь. Опасаясь налета или подхода вермахта, части рассредоточились и выставили посты охранения. Теперь я мог оценить силы русских, отступающих с нашим «госпиталем». Это было несколько сотен пехотинцев, а также моряков, одетых в черные суконные куртки. Солдаты имели неопрятный уставший вид, впрочем, и мой вид был не лучше. за сутки грязной работы выданная гимнастерка насквозь до кителя пропиталась кровью. Лица русских, кроме отпечатавшейся в их морщинах усталости, выражали злобу, страх и отчаяние. Если бы прибывшие, увидев меня, поняли, с кем имеют дело, моя незавидная участь решилась скорым судом, поэтому я старался прятать глаза и молчать, держась возле Анны.

За ночь несколько раненых умерли. Решили похоронить их у дороги. Солдаты медицинского батальона, коим поручили копать могилу, быстро сообразили, что это работа как раз для пленного немца. Мне дали лопату и под ухмылки солдат, сопровождаемых комментариями, коих я не понимал, заставили рыть яму. Возникло ощущение, что могилу я капаю для себя. Потом что-то переиграли, один из солдат скомандовал. – «фриц, вставай!» и поманил рукой вверх. Это услышали моряки. Возникла некая сцена. нечто вроде спора, моряк вскинул короткий автомат и со словами. – «капут, немчура» нацелился на меня.

Сердце сжалось в груди, так близко к смерти я еще не был, боевые вылеты – это просто спортивное развлечение, в бою ты хотя бы можешь быть хозяином ситуации, а это – казнь.

Меня спасло вмешательство Анны, фельдшер что-то выкрикнула матросу, в ее словах я услышал только знакомое «медик».

Матрос опустил оружие, сплюнув в мою сторону и показав не обещающий ничего хорошего жест, широк проведя рукой поперек горла.

Я поблагодарил Анну за своевременное вмешательство, на что она никак не ответила.

– А почему не хоронят умерших?

– Фашисты наступают – и Анна так посмотрела на меня, как будто речь шла непосредственно обо мне. Мы спешно отходим к Симферополю, там определим раненых в госпиталь, а мертвых бойцов похороним, как положено, а не у дороги в поле.

Через некоторое время мы продолжили путь, двигались достаточно спешно и к вечеру прибыли в Симферополь. Но немецкие войска наступали так быстро, что к моменту нашего прибытия столица Крыма уже была прифронтовым городом. Колонне удалось пройти расстояния от Джанкоя до Симферополя за двое суток на носках наших частей без боевых потерь только потому, что наступали пехотные части, скорость продвижения которых была сопоставима с нашей. Если бы Манштейн обладал достаточным количеством танков и авиации, отход русских превратился бы в беспорядочное бегство с большими потерями или пленом.