Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Генерал Стейн в своей обычной любезной манере представил нашего гостя и предложил: «Джентльмены, пожалуйста, выберите своего представителя». Несколько заключенных выкрикнули мое имя.
Генерал Стейн кивнул в мою сторону, и я встал. В отличие от генерала Стейна, мистер Хиннинг был грузным, неопрятным мужчиной. Я поблагодарил его за то, что он посетил нас, и сказал, что его присутствие – большая честь для нас. Затем я кратко изложил наши жалобы, начиная с главной: мы были политическими заключенными, а не преступниками, поэтому с нами следует обращаться соответственно. Я перечислил также наши жалобы по поводу еды, условий нашего содержания и привлечения к работам. Мистер Хиннинг постоянно перебивал меня. Так, когда я высказал мнение о долгих часах бессмысленной работы, он заявил, что мы, являясь заключенными, обязаны работать, а не лениться. Когда я начал подробно описывать проблемы, касавшиеся тюремных камер, он заявил, что условия содержания в американских тюрьмах в глубинке намного хуже, чем в тюрьме на острове Роббен, которая по сравнению с ними, как он выразился, была просто раем. Он добавил, что мы были осуждены справедливо, в полном соответствии с законом, и что нам очень повезло, что нас не приговорили к смертной казни, которую мы, по всей видимости, заслужили.
Мистер Хиннинг во время встречи с нами сильно вспотел, и многие из нас подумали, что он не совсем трезв. Как мне показалось, он говорил с южноамериканским акцентом, и у него была достаточно странная привычка сплевывать во время своей речи, чего никто из нас никогда раньше не встречал.
В конечном итоге я прервал его: «Нет, сэр, вы неправильно поняли то, что я сказал вам». На эти слова мистер Хиннинг явно обиделся. Что же касается генерала Стейна, то он просто молча наблюдал за всем происходившим, не вдаваясь в какие-либо комментарии. Поведение мистера Хиннинга вызвало у нас чувство гнева, который нам было трудно сдержать. Мы были возмущены его замечаниями и раздосадованы тем, что ему вообще позволили встретиться с нами. Обычно визит любого рода всегда поднимал нам настроение, но посещение мистера Хиннинга нас просто деморализовало. Нельзя исключать, что власти преследовали именно такую цель. Встретить представителя такой важной организации и с таким слабым знанием своего дела было весьма удручающе. В конце концов мистер Хиннинг просто повернулся и ушел, даже не попрощавшись с нами. Мы нисколько не пожалели, что он покинул нас.
Еще много лет после этой встречи мы обсуждали мистера Хиннинга. Многие из заключенных ради смеха подражали его манере говорить. Мы больше никогда о нем не слышали, и он, конечно же, не приобрел на острове Роббен друзей Коллегии адвокатов США.
63
В тюрьме все заключенные классифицируются властями по четырем категориям: A, B, C и D. A – это самая высокая категория, которая предусматривает больше всего привилегий; D – самая низкая, означающая отсутствие каких-либо привилегий в принципе. Все политические заключенные (тюремные власти называли их еще осужденными по вопросам безопасности) при поступлении в тюрьму автоматически классифицировались по категории D. К числу привилегий, предусмотренных более высокими категориями, относилась возможность посещений, отправки и получения писем, организации обучения, приобретения продуктов питания, каких-либо непредвиденных расходов – всего того, что придает силы любому заключенному. Обычно политическому заключенному требовались годы, чтобы повысить свой статус с D до C.
Мы презирали эту систему классификации и, насколько это было возможно, пренебрегали ей. Она была коррумпирована и лишена смысла, выступала в качестве очередного средства подавления заключенных, в том числе политических. Мы требовали, чтобы все политические заключенные были отнесены к одной категории. Критикуя эту систему, мы не могли полностью игнорировать ее, поскольку она являлась неотъемлемым элементом тюремной жизни. Если ты протестовал против того, что, являясь заключенным категории D, можешь получать и отправлять только одно письмо каждые шесть месяцев, то тюремные власти отвечали: «Улучши свое поведение, стань заключенным категории C, и тогда ты сможешь получать и отправлять два письма каждые шесть месяцев». Если ты жаловался на нехватку еды, власти напоминали тебе, что если бы ты относился к категории A, то мог бы получать денежные переводы и покупать в тюремной столовой дополнительное питание. Даже борец за свободу мог бы извлекать выгоду из возможности покупать продукты и книги.
Категории заключенных, как правило, соотносились со сроками их заключения. Если тебя приговорили к восьми годам тюрьмы, то, как правило, в течение первых двух лет ты относился к категории D, в течение следующих двух лет – к категории C, последующие два года – к категории B и в течение последних двух лет – к категории A. Однако тюремные власти использовали систему классификации как средство давления на политических заключенных, угрожая понизить наши с трудом завоеванные категории, чтобы жестко контролировать наше поведение.
Хотя я провел в тюрьме почти два года, прежде чем меня перевезли на остров Роббен, я все еще относился к категории D. Несмотря на то что я желал привилегий, которые обеспечивали более высокие категории, я отказался идти на компромиссы в своем поведении. Самый быстрый способ повысить свою категорию – это быть послушным и ни на что не жаловаться. «Мандела, ты нарушитель спокойствия, – говорили мне надзиратели. – Похоже, ты будешь оставаться в категории D до конца своей жизни».
Каждые шесть месяцев заключенных вызывали на Тюремный совет для оценки их категории. Этот совет должен был оценивать наше поведение с точки зрения соблюдения нами тюремных правил, но мы обнаружили, что он предпочитает действовать как политический трибунал, а не как орган, выносящий оценку поведению. Во время моей первой встречи с Тюремным советом мне задавали вопросы об Африканском национальном конгрессе и моих убеждениях. Хотя это не имело никакого отношения к системе классификации, я оказался достаточно тщеславен, чтобы отвечать на эти вопросы, считая, что мог бы обратить тюремщиков в свою веру. Это был один из немногих случаев, когда к нам относились как к нормальным людям, интересуясь нашими политическими взглядами. Позже я понял, что это просто один из способов со стороны тюремных властей получить от нас какую-то информацию, и я попался на эту удочку. Вскоре после этого мы договорились между собой не обсуждать с Тюремным советом никаких политических вопросов.
Как заключенный категории D, я имел право на одного посетителя и на одно письмо (получить и отправить) каждые шесть
