Олег Иконников - Большая Медведица

— У «CL» насколько мне известно, другие задачи.

— Какие другие? Экономика делает политику. Не будет скоро в Европе фунтов стерлингов, дойч марок, франков, крон и шиллингов. Одна денежная единица в Европе будет, экю. Почему? Да потому что буржуи поняли, наконец, что с рыночной экономикой они сами в трубу вылетят и человечество угробят.

— А при чем тут человечество?

— Вот, допустим, дымит завод в небо, выпускает пылесосы. А рынок уже этими пылесосами насыщен. Куда их? Просто так бесплатно капиталисты людям их не раздадут. Значит, они выпущенную уже продукцию подавят бульдозерами и в яме схоронят. Трубы заводские озоновую дыру над нашими головами увеличили, деньги люди без рынка сбыта естественно не получат. Зачем тогда это чертово колесо, неужели только для того, чтобы отравить экологию. Семьдесят процентов из опрошенных россиян боятся заводить детей, почему? Потому что не в состоянии будут их прокормить, денег нет. А это что? А то, что происходит экономическое выхолащивание нашего общества. Деньги, опять все упирается в эти поганые деньги. Вы сейчас, наверное, смотрите на меня и думаете: «Вот сидит проклятый душегуб и разглагольствует о высоких материях», а я считаю, что убийцу из меня сделал капитализм и не думайте, что я пытаюсь пролитую мною кровь свалить на нынешнее время. Я — сволочь, и отчетливо это понимаю. С такими, как я необходимо государству бороться, но можно обойтись и без этого.

— Как?

— Не плодить таких, как я. Капитализм — благодать для уголовников, но не в духовном смысле, а в физическом. Капитализм выгоден хитрым, ловким, подлым, сильным, богатым.

Святой закурил и ждал вопроса, но пауза затягивалась. Простуженно кашлянул за спиной Ушатов. Журналистка шерстила через призму своих очков вопросник, составленный ею накануне.

— В КГБ вас… — она хотели сказать «не пытали», но, устыдившись этой мысли, запнулась и не могла придумать конец вопроса.

Олег ее выручил.

— Пусть не мучают вас страшные тайны этой организации. КГБ — это фирма, это не менты.

— А разве КГБ от милиции чем-то отличается?

— Абсолютно всем и абсолютно полярно, но больше на эту тему говорить не буду, а то скажете: что-то мягко Иконников ГБэшникам стелет. Не бандиты должны хвалить КГБ, а государство и те, кого чекисты защищают.

Полтора часа, проведенные в общении с телевизионщиками, пролетели. Рассосались все незаметно как-то. Ушатов по телефону вызвал машину.

— Может, чая горяченького по стаканчику пропустим?

— Давай — согласился Святой.

И пять минут спустя в его кабинет не вошла, а вплыла лебедушка, при виде которой у Олега свело кишки. Красотка поставила на стол чай в стаканах и также грациозно исчезла, оставив после себя в помещении тонкий аромат Франции и черт знает чего еще.

— Что это было?

— Сотрудница наша, мемуары твои печатает.

— Это про нее ты мне говорил?

Ушатов кивнул.

— Татьяной ведь ее зовут?

— Татьяной.

— А что раньше мне ее не показывал?

— Это, Олег, достояние нашего отделения, руками не трогать.

Хорошая хуйня сон, но не для всех. Культурному снилось всегда почти одно и тоже — бежит он в полосатой лагерной робе по зеленому полю, путаются вязко тяжелые ноги в высокой траве и все бы ништяк — и небо синее, и дышится легко. Но лай овчарок где-то там, вдали, не видно их пока еще, а муторно уже спине, потно. Вздрогнул Пал Палыч, разлепил веки. Потянулся руками вверх, разминая суставы, и заодно включил вмонтированный в потолок самолетного салона ночничок. Сосед справа, пустив сладкую слюну по подбородку, похрапывал. Кресло слева от самой Читы пустовало.

Раскрутив эпизод с «Акацией» Азаров неожиданно для всех выпустил Культурного под залог. Никто ничего не понял, подсудимые по крайней мере точно. Сам Пал Палыч тоже сидел на измене. И летел он сейчас в Москву не потому, что сильно этого жаждал, а потому, что его дернули туда воры. Хорошо хоть адвокаты (по закону они имеют на это право), взяли у судьи ксерокопию фонограммы подслушанного разговора между Святым и Ловцом. «Ох, блядство, что будет?» — Культурный из кармана костюма вытащил печатные листы фонограммы, но читать не стал, потому что и так знал их содержание почти наизусть. «Вывезу, интересно, или нет?»

В Москве было намного теплее, чем в Чите, и по зимнему вкованный Пал Палыч в пестрой весенней толпе выделялся. У самого выхода с летного поля моргнул ему фарами вишневый «БМВ». Ухумский, — узнал его сразу Культурный и пошел навстречу своей судьбе.

Пасха. В этот день на малолетке добрая половина барака по подъему вскакивала с крашеными яйцами. Загнанная непосильной пахотой и муштрой шпана, ночью дрыхла без задних ног и поэтому конечно не чувствовала, что кто-то при тусклом свете сороковольтного ночника священнодействует над ними. Зато солнечным (как правило) утречком, заглядывая себе в трусы, пацаны кто радостно, а кто и не очень (в зависимости от расцветки), орали: — У меня красные!

— А у меня блядь черные!

— Значит, скоро отвалятся.

— А может, тебе кто пнул по ним?

— Да пошли вы в жопу.

— Ха-ха-ха!

— А у меня синие!

— Дверью, поди, прищемил?

— Не, училка вчера в школе примацала.

На четверке яйца не красили. Все давно были взрослыми, а вот пасха осталась та же и сегодня бухали, как на воле, так и в тюрьме.

— Насыпай.

Ответственным этим делом, прищурив словно для стрельбы левый глаз, занимался Агей. В выстроенные в ряд кружки, он отмерял ровно по сто пятьдесят.

— Атас, — шумнули на коридоре и Святой набросил на стол развернутую газету. Шли действительно в их хату. Сначала зазвенела дверная цепь, потом аршинные ментовские ключи и в проеме блокировки нарисовался Ушатов.

— Здорово, ребята, с праздником, — поставил он в целлофановом пакете на край стола огромный кулич.

Вошедший следом за ним невысокий коротко подстриженный светловолосый мужик в белой рубашке и строгом черном галстуке пока молчал.

— Знакомьтесь, это Иранцев.

— Да мы не очень, правда, хорошо, но знаем его. Садитесь, Сергей Владимирович, — пододвинулся на шконке Олег.

— Василий Григорич, откуда кулич?

— Купил в магазине.

— Врешь, поди.

— Вру. Жена испекла — приподнял он газету и склонившись потянул носом запашок от кружек. — А это откуда?

— А это у Андрюхи спрашивай, Григорич, я ни при делах.

Пока Агей объяснял Ушатову за водочку, Святой разговаривал с Иранцевым.

— Злобу на меня не держите?

— Если хочешь, можешь на «ты» со мной.

— Хочу.

— Вот и давай. Мне так удобней, да и привычней. В личном плане ты и твои хлопцы мне ничего плохого не сделали, а в плане службы, хлопот вы мне конечно доставили. Помнишь, Миловилова первый раз вы напрягали? А мы ведь тогда еще не знали, что это ты с братом и Ветерком шуруешь.