Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

О.: “О да. Казалось, девушки поклоняются ему; они готовы были умереть ради него”.

Helter Skelter, отношение Мэнсона к чернокожим, его контроль над остальными подсудимыми — в каждом из этих предметов расспросы Фитцджеральда выявили дополнительную информацию, лишь укрепившую предыдущие показания Линды.

Нередко вопросы “давали отдачу”, как и в том случае, когда Фитцджеральд спросил у Линды: “Помните ли вы, с кем провели ночь на девятое августа?”

О.: “Нет”.

В.: “А на десятое?”

О.: “Нет, но вообще-то я спала со всеми мужчинами”.

Вновь и вновь Линда с готовностью делилась информацией, которую вполне можно было бы счесть неудобной, — но, исходя от Линды, та отчего-то выглядела искренней и безыскусной. Линда отвечала столь откровенно, что Фитцджеральд был пойман этим врасплох.

Тщательно избегая слова "оргия", он спросил ее насчет "той любовной сцены, что проходила в доме на отшибе… вам это понравилось?”

Линда честно отвечала: “Да, наверное, понравилось; я вынуждена это сказать”.

Если только возможно, в конце перекрестного допроса Фитцджеральда Линда Касабьян выглядела даже лучше, чем после прямого.

Был понедельник, 3 августа 1970 года, и до двух часов дня оставалось лишь несколько минут. Я уже возвращался с ленча обратно в зал суда, когда меня окружила, заступив дорогу, стайка журналистов. Они все говорили наперебой, и лишь через пару секунд я сумел различить слова: “Винс, вы слыхали новость? Президент Никсон только что заявил, что Мэнсон виновен!”

3—19 августа 1970 года

У Фитцджеральда была распечатка телеграфного сообщения Ассошиэйтед Пресс. В Денвере, на конференции руководителей силовых структур, президент, сам имевший адвокатский опыт, пожаловался на то, что печать старается “прославить и сотворить кумиров из людей с криминальным прошлым”.

Президент продолжал: “Я видел, например, как освещается дело Чарльза Мэнсона… Каждый день — заголовок на первой странице и, как правило, пара минут в вечерних новостях. Этот человек виновен, прямо или косвенно, в восьми убийствах. И все же перед нами высвечивается личность, которая, благодаря подаче прессы, в чем-то выглядит даже привлекательно”.

Сразу вслед за выступлением Никсона пресс-секретарь президента, Рон Зиглер, осторожно заметил, что президент “не воспользовался словом “предположительные” в отношении действий, вменяемых Мэнсону”[170].

Мы обсудили создавшуюся ситуацию в кулуарах. К счастью, приставы доставили присяжных с ленча еще до того, как успела разнестись новость. Они оставались в условиях секвестра в комнате выше этажом, так что на данный момент не существовало возможности просачивания к ним новостей.

Канарек предложил считать суд недействительным. Отклонено. Вечно подозревавший неэффективность условий секвестра, он потребовал провести собеседование с каждым из присяжных — попробовать выяснить, не слышал ли кто-то из них новостей. Как выразился Аарон, “вы предлагаете размахивать заявлением Никсона, как красным флагом. Если они не слыхали об этом раньше, то обязательно услышат на собеседовании”.

Олдер отклонил требование, “не принимая окончательного решения”, с тем чтобы позднее обсуждение вопроса можно было возобновить. Он также сказал, что отдаст приставам распоряжение принять необыкновенно строгие меры предосторожности. Тем вечером окна автобуса, отвозившего присяжных в гостиницу, были наглухо заклеены: таким образом, присяжные не могли видеть вездесущих заголовков. В общей комнате отдыха в “ Амбассадоре” был установлен телевизор; обычно присяжные могли смотреть любую программу по выбору, кроме выпусков новостей, — но каналы переключал пристав. Этим вечером экран телевизора так и остался темным. Судебным приказом запрещалось приносить в зал суда газеты — и адвокаты получили от Олдера особые инструкции относительно того, чтобы никаких газет не было на столах для совещания защиты с подсудимыми, где их случайно могли увидеть присяжные.

Когда мы вернулись в зал суда, на губах Мэнсона блуждала довольная улыбка, продержавшаяся там всю вторую половину дня. Обыкновенные преступники не удостаиваются знаков внимания от самого президента Соединенных Штатов. Чарли купался в лучах славы.

Присяжные вошли в зал заседаний, и Дэйи Шинь, адвокат Сьюзен Аткинс, начал свою часть перекрестного допроса Линды.

Очевидно, намереваясь показать, что я давал Линде нужную мне “накачку”, он спросил: “Помните ли вы, что мистер Буглиози говорил вам во время вашей первой встречи?”

О.: “В общем, он всегда подчеркивал, что я должна рассказать всю правду”.

В.: “Я сейчас не о правде говорю”.

Как будто что-то еще должно иметь значение!

В.: “Говорил ли вам когда-либо мистер Буглиози, что какие-то из ваших показаний неверны или что какие-то из ответов — нелогичны, не вписываются в общую картину?”

О.: “Нет, это я рассказывала; он никогда ничего мне не говорил”.

В.: “То обстоятельство, что вы были беременны, — не стало ли оно причиной тому, что вы остались снаружи [усадьбы Тейт], вместо того чтобы войти внутрь с остальными и принять участие?"

О.: “Беременная или нет, я все равно никого не смогу убить”.

Шинь сдался уже через полтора часа. Показания Линды остались незыблемы.

Канарек тяжело подошел к свидетельскому месту, медленно шаркая ногами по полу. Манеры его были обманчивы. Все время, пока Канарек занимался перекрестным допросом, я ни на минуту не должен был расслабляться: в любой момент он мог пробурчать что-то, требующее немедленного протеста. Предугадать ход его мыслей было невозможно: Канарек внезапно перескакивал с одного предмета на другой безо всякой связи между ними. Многие из его вопросов оказывались столь сложны, что он терял мысль в процессе — и стенографистке приходилось зачитывать ему начало его собственной реплики.

Слушать его было изматывающе трудно. Тем не менее ничего нельзя было пропустить, поскольку (в отличие от двух адвокатов, выходивших перед ним) время от времени Канарек одерживал мелкие победы. Так, например, он заставил Линду признаться: вернувшись в Калифорнию за Таней, она сказала социальному работнику, что покинула штат 6 или 7 августа; если это правда, тогда Линда уехала еще до убийств Тейт — Лабианка. Что означало: Линда сфабриковала всю свою историю убийств, все показания от начала и до конца. Если Касабьян солгала, чтобы вернуть себе ребенка, намекал Канарек, тогда она с тем же успехом может лгать и этому Суду, стремясь обрести свободу.