Валерий Поволяев - Адмирал Колчак

Все эти предметы были изъяты из вагона Колчака, украшенного флагами иностранных государств, представители которых оказались продажными и перевезли имущество в иркутскую гостиницу «Модерн», в номера 37 и 47. У дверей номеров были поставлены часовые с винтовками. Винтовки грозно топорщились штыками.

Для разбора имущества Колчака была создана специальная комиссия, которая среди этих вещей, похоже, что-то усиленно искала. Скорее всего, искала документы.

В отдел народного образования города была передана личная библиотека Колчака – не пропадать же добру! Книги эти и сейчас находятся где-то в Иркутске.

Сергей Николаевич Тимирев, оставшись один, ни разу не бросил ни слова упрека Колчаку. Тимирев, кстати, оказался талантливым литератором и оставил очень теплые воспоминания об адмирале.

Из Владивостока он эмигрировал в Китай, в Шанхай, образовал там общество морских офицеров, прозванное «Кают-компанией», долгое время руководил этим обществом, много работал – плавал на судах Китайского коммерческого флота и нередко невесело шутил: «Я – единственный в мире адмирал, который командует обычным дырявым мусоровозом».

Умер он рано – в 57 лет, в конце июня 1932 года. Диагноз – рак горла. До самой смерти Сергей Николаевич радовался, что сын его Одя остался в России, что там он непременно будет полезен – в отличие от «потерявшей русское лицо эмиграции». Он сам очень хотел вернуться домой. Но свершиться этому не было дано.

Анне Васильевне Тимиревой пришлось пройти через все круги ада – не счесть того огромного количества арестов, которым она подвергалась, не счесть унижений, этапов и тюрем, выпавших на ее долю. Но она не сломалась, трудилась по большей части в качестве театрального художника, а когда не была занята в театре, подрабатывала и швеей, и вязальщицей, и портнихой, и дворничихой – в общем, хлебнула всего вдосталь. Сочиняла стихи. Писала очень трогательные, нежные акварельные этюды. Умерла Анна Васильевна в Москве, на Арбате, в своей маленькой комнатенке в коммунальной квартире. В последние свои годы она много общалась с пишущим народом, давала интервью.

Сын Тимиревых Одя вырос в талантливого художника. Он учился в Московском архитектурно-строительном институте, был штатным художником в Загорске, в тамошней игрушечной мастерской и, кроме того, сотрудничал в газете «Вечерняя Москва», оформлял книжки, дважды ездил в научные экспедиции на Каспий, где показал себя серьезным исследователем. Его работы, сделанные во время этих поездок, экспонировались на специальной выставке.

Говорят, что в самом начале тридцатых годов (перед смертью Сергея Николаевича) он пытался установить переписку с отцом. Что из этого получилось – и получилось ли что, – не знает никто.

В марте 1938 года он был арестован. При обыске у него нашли шпагу, кинжал и кремневый пистолет. В деле, возбужденном против Оди по печально известной 58-й статье, Колчак фигурирует как его отчим.

Семнадцатого мая 1938 года Владимир Тимирев был осужден и приговорен к ВМН – высшей мере наказания, через одиннадцать дней приговор был приведен в исполнение. В деле имеется справка, где поставлены точные даты приговора и расстрела, а также есть некое резюме: «Считал бы правильным сообщить о крупозном воспалении легких». Под резюме стоит подпись капитана Корнеева, свои подписи поставили также подполковник Фадеев и полковник Логинов. Следом подшита справка о том, что «Тимирев В. С. умер от крупозного воспаления легких 17.02.43 г. в ИТЛ». (ИТЛ – исправительно-трудовой лагерь.) А Оди к той поре уже пять лет не было в живых. Датирована эта фальшивая справка февралем 1957 года.

В Нукусе в музее изобразительных искусств хранится более ста работ Владимира Тимирева, в Перми – пятнадцать, две приобретены Музеем изобразительных искусств имени Пушкина в Москве.

Так сложилась судьба «пасынка» Колчака.

Никифор Бегичев после встречи с Колчаком в Омске изменил к адмиралу отношение на, скажем так, настороженное. Между ними тогда словно пробежала трещина, превратившаяся в тектонический разлом, который не перепрыгнуть. Но Северу Бегичев не изменил, даже считал тягу к Северу некой болезнью, привадой, хворью, которая оглушает человека один раз и – никогда уже не отпускает. Никифор выбился в люди, стал капитаном и был убит на Диксоне в пьяной (сказывают, в пьяной) драке ножом.

В Союзе писателей России одно время работал Виталий Гузанов, славный человек, бывший соловецкий юнга, писатель, близкий друг Валентина Пикуля. Гузанов присутствовал при вскрытии могилы Бегичева на Диксоне в конце пятидесятых годов и подробно рассказывал мне об этом. Что-то там понадобилось нашим правоохранительным органам, что-то они искали в могиле бывшего колчаковского боцмана, но, кроме костей, ничего не нашли. Позже появилась информация, что могилу вскрывали по просьбе сестры Бегичева. Слишком много ходило разных слухов: одни считали, что он убит, другие – что умер своей смертью, третьи вообще несли чушь – будто его как сподвижника Верховного правителя едва ли не живьем зарыли в могилу. Для того чтобы положить конец этим слухам, могилу решено было вскрыть. Документов о вскрытии, которые явно должны храниться где-то в архиве, мне найти не удалось.

Непростой и в общем-то любопытной оказалась судьба ледокола «Ангара», одного из невольных свидетелей страшного уничтожения колчаковцами арестованных лиц. Кстати, штабс-капитан Черепанов, командовавший той расправой, не успел уйти за кордон, был взят в плен дружинниками и предстал перед судом. Свое он получил – таких людей миловать нельзя.

К слову, из казненных на «Ангаре» в самом деле не было ни одного большевика – это потом проверяли не раз, – хотя Черепанов лично отметил в списке шестерых человек.

В тот день, когда «Ангара» после казни и после отчаянной пьянки контрразведчиков подошла наконец к своей причальной стенке, вахтенный прокричал в жестяной рупор:

– Эй, на ледоколе! Вы кого резали? У вас весь правый борт в крови. По самую ватерлинию.

Над ледоколом, как и над самим Колчаком, словно повис некий рок – не отпускало проклятие людей, оглушенных колотушкой пьяного казака и сброшенных за корму в морозную воду. С той поры у ледокола постоянно что-нибудь ломалось – то одно, то другое, то третье, он больше простаивал, чем выполнял свою «ледокольную» работу. Однажды на Байкале поднялся шторм, и тяжеленную «Ангару» льды выдавили на берег. Такого на озере не случалось никогда, и люди заговорили об «Ангаре» громко:

– Это не ледокол, это – лобное место. Над ним висит проклятие.

Кстати, членов команды с той страшной поры стали звать «колотушечниками», и это прозвище держалось, не исчезало годами, хотя многие уже не помнили, откуда прозвище пошло.