Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак
Петкевич хитро улыбнулся и пообещал.
Наряд на изготовление шифоньера для нужд управления с распиской Редькина в получении последнего он отправил курьером лично заместителю начальника управления Абезьским отделением лагерей капитану Шапиро.
Редькина срочно вызвали в Инту. Там с него сняли погоны и отдали под суд. Оперуполномоченным ему больше не быть никогда!
Новиков, Саввин и мы, заключённые, наконец-то избавились от этого мерзкого и подлого человека. Все облегчённо вздохнули. Одним подлецом стало меньше. Но надолго ли? И каков будет новый? Поживём — увидим!
Не нужно только забывать, что эти места в лагерях, как правило, занимаются людьми-паразитами, которые, разлагаясь сами, заражают опасными, болезнетворными микробами всё здоровое и чистое вокруг себя. К любой полезной работе они относятся с барским презрением. Они считают себя недосягаемыми, непогрешимыми, а всех вокруг — или врагами, уже пойманными с поличным (это заключённые), или врагами потенциальными (к которым относят всех, кто ещё не сидит, в том числе и своих коллег).
Такие как они, в любую минуту могут выдать, предать и продать товарища, друга, сослуживца, Родину!
НОМЕРА
Физические страдания, выпавшие на долю миллионов, не поддаются описанию. Тяжёлая, подчас просто непосильная работа в шахтах, в сырости и холоде, ежедневная двенадцатичасовая работа на сорокаградусном морозе, в пургу и под дождём, в грязи, постоянное недоедание и чувство голода, испытываемое годами, сломали многим и многим волю, сопротивляемость, желание бороться и цепляться за жизнь.
Но далеко не только это было причиной безвременного ухода тысяч и тысяч людей.
Тупость, недобросовестность, подлость, несправедливость, наглость, полнейший произвол тюремщиков, больших и малых следователей, судей, надзирателей, конвоиров, комендантов, оперуполномоченных, нарядчиков — это было куда большим средством и причиной подавления не только воли, но и извечного инстинкта всего живого в природе — сохранения жизни.
Физический пресс и пресс моральный, а в результате — полная растерянность, непонимание, во имя чего всё это творится, почему, кому и зачем понадобилось это чудовищное истребление лучшей части нашего народа, партии — вот что являлось истинной причиной того, что «не многие вернулись с поля»!
Несправедливые приговоры судов, надолго запятнавшие наше «правосудие», произвол, ежедневные обыски, поверки, конвой, собаки, грубость и провокации, создание «лагерных» дел, лишение права переписки, свиданий и посылок, тайные суды, приговоры «троек», «Особых Совещаний» (название-то какое! — мирное, деловое!), репрессии семей и просто родственников, клички «враг народа», «фашист», карцеры, БУРы, избиения и пытки следователей — этим далеко не исчерпывается перечень «узаконенных беззаконий», которые длились без малого двадцать лет.
Всё это мерзко не только потому, что отравляло жизнь заключённым, это мерзко и потому, что воспитывало многотысячные кадры негодных для социалистического общества людей.
Это мерзко и потому, что создавались «безголосые фигуры на шахматной доске так называемой большой политики», создавались люди «угодливо поддакивающие, молчаливые, боящиеся даже думать».
Но и этого оказалось недостаточно.
— Сегодня развода не будет, всем побригадно явиться в помещение культурно-воспитательной части, — объявил нарядчик задолго до развода.
Наша бригада оказалась первой.
В помещении КВЧ нас встречают начальник режима, оперуполномоченный, комендант лагеря. Тут же — два надзирателя.
На длинном столе списки, а рядом с ними стопками сложены полоски белой материи размером каждая сто на триста миллиметров (наверное, порезали актированные простыни, а может быть, для такого «важного мероприятия» пущены и новые, прямо из каптёрки).
Вызывают к столу пофамильно и вручают каждому полоску, на которой отштампован чёрной краской номер: Е-439, Д-541, Н-314 и так далее.
Заставляют расписаться в получении (не кощунство ли?!).
— Пришить номер на спине бушлата, изготовить такие же полоски для телогреек и гимнастёрок. Придёте в комендатуру и там отштампуете; номера, — говорит начальник режима.
Не смешно ли? На такое «большое и серьёзное» мероприятие у них нет материала и они обращаются к заключённым. Нет, это далеко не смешно! Плакать хочется! За поруганную страну, за измятые, изгаженные идеи!
— Каждый несёт персональную ответственность за полную сохранность полученного номера. Лица, замеченные без номеров или даже с номерами изношенными, порванными, плохо пришитыми, будут отправляться в карцер!
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Да что же вы делаете? Ведь вы же кричали о варварстве, жестокости, бесчеловечности фашистов, вешавших на грудь мирного населения деревянные дощечки! Кого вы копируете? Кого повторяете? Опомнитесь!
Начальник КВЧ с фарисейской усмешкой стал разъяснять цели и задачи вводимого «новшества».
— Это мероприятие (он так и сказал — «мероприятие»!) вызвано исключительно вашим поведением (ну просто классный наставник в институте благородных девиц). Многие из вас в строю по требованию конвоя не называют своих фамилий, другие называют заведомо неправильные, придуманные. А вот теперь нам (и ему, видите ли) не нужно будет ваших ответов. Мы избавляем вас от этого — не хотите разговаривать — и не нужно. За вас будет говорить номер!
И эту тираду произнёс начальник культурно-воспитательной части лагеря, старший лейтенант, офицер Советской армии, наверное, политический работник!
Горе тем, кому суждено получать от него путёвку в жизнь, много же калек наделает он за свою жизнь!
Вспомните старшину Клавдию Григорьевну Ведерникову, тоже начальника КВЧ и в той же системе, и вы поймёте разницу между двумя людьми, призванными делать одно и то же дело. Перед вами прошли два человека, один из них действительно воспитатель, а другой — чиновник, сатрап!
Вечером построили всех на площадке лагеря и устроили смотр. Не шучу, говорю на полном серьёзе! Начальник режима вместе с оперуполномоченным обошли строй со стороны спины и даже сделали некоторым замечания за косо нашитые номера. А в общем — остались весьма довольны.
Если не считать того, что на окрик: «Щ-284» (им оказался заключённый М. Хозянин) и, ткнув его пальцем в грудь, буквально прорычал: «Что, не слышишь приказа?! Оглох или по-закладало!?»
— Не запомнил номер, гражданин начальник, нам же не приказывали запоминать. А кроме прочего, вы хорошо знаете мою фамилию, не один раз даже величали по имени-отчеству, когда вызывали для опознания людей на показываемых вами фотографиях, и ещё возмущались моим отказом кого-либо назвать. Так неужели запамятовали, гражданин начальник? Могу напомнить вам — Хозянин моя фамилия, Михаилом меня звать!
— Молчать, фашистское падло! Сгною, гадина! — и, обратившись к начальнику по режиму, прокричал: — В карцер его, бессрочно, с выводом на работу!
Это была первая жертва «культурного мероприятия».
На другой день всё же многие прямо с вахты проследовали в карцер за невыполнение распоряжения — не пришили номера на телогрейки и гимнастёрки. Были и такие, которые ради куража пришили номера вверх ногами, а один сам написал на тряпке номер красной краской, мотивируя
