Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

И вдруг, приподнявшись на носки, обхватив шею Волкова здоровой рукой, она торопливо, как-то порывисто, неловко и в то же время с отчаянной решимостью поцеловала его в губы. Ему показалось, что обмерзшие губы на миг обдало сухим жаром. Она еще секунду глядела на него, как бы чего-то ожидая, и, словно ощутив лишь теперь холод, зябко передернув плечами, отступила.

- Уходи, - сердитым шепотом повторила она.

Волков сразу торопливо повернулся, зашагал, наклоняясь против метущего снег ветра. Он прошел метров тридцать, когда донесся в свисте ветра оборванный вскрик, полный горечи, недоумения:

- Сереж!.. А-адрес!..

Волков до боли стиснул зубы и не обернулся.

Он догнал роту за селом, у леса. Щеки его горели.

И капли тающего снега на них тут же высыхали. А из леса шел непонятный гул. Метель как бы ревела там, обламывая деревья. Гул усилился, и к дороге стали выползать белые танки. На танках сидели бойцы в маскировочных халатах. За ними двигалась пехота.

- Откуда, братцы? - крикнул Шор.

- Сибирь идет, - ответил ему какой-то боец.

- Где ж вы раньше были?

- А шишки собирали в лесу, - засмеялся боец. - Ты чего хлебало разинул?

- Дивизия, что ли? - спросил Шор.

- Больше. Целая армия!

Комзев оглянулся и подмигнул Волкову:

- А ты чего? Будто горчицы наелся...

- Да так, - проговорил Волков, - холодновато...

XVIII

Метель стихла к утру. Замело воронки. Едва приметные бугорки только рябили снег на ничейной полосе, кое-где высовывались черные подошвы немецких сапог, лиловые кулаки. В траншее находилось десятка полтора изнуренных бойцов. И они числились ротой, а пришедшие теперь полторы сотни людей были пополнением. Те бойцы еще скребли ложками котелки, доедая гороховый суп. Звяканье котелков услыхали в немецких окопах. Там щелкнул выстрел.

- Ива-ан! - донесся хриплый голос. - Зуп, каша ел?..

- Сюда иди, - ответил кто-то из траншеи, - угостим!

Немец помолчал и крикнул:

- Иван, зуп, каша нет? Карл Маркс читай!

- Ишь... агитирует, жаба, - глянув на Волкова, сказал усатый, темнолицый боец, протиравший снегом ложку. - Думает, опять не жрамши... Мы тут, как на пупке. Соседей давно потеснил. А мы тут.

Глаза его под каской сыто щурились, примороженный нос распух, и казалось, усы торчат из бурой картофелины.

- Не трогает вас, что ли? - спросил Шор.

- Какое там!.. Пять дён вышибал. Это б ничего, да он еще кухню разбил. Застылый борщ-то кусками перетаскали. А утром животы раздуло. И минами крестит, что головы не подымешь. Хоть штаны пачкай. Тут уж морально было тяжело.

- Лучше, Сидоркин, расскажи, как тебя морально убивал немец, засмеялся другой боец, с худым лицом, обтянутым, точно рамкой, серым подшлемником. Из этой рамки выступали черные брови, хрящеватый нос, резко очерченные губы. Фамилия Блинов как-то не вязалась с этим лицом.

- Да ошалел, и все, - разъяснил Сидоркин. - Перед метелью было. Семь или восемь раз атаковали. Некоторые уж заскочили сюда. А у того либо патроны вышли, либо смазка в автомате замерзла. Кричит: "Пу, иван!"

- А я гляжу, Сидоркин фигу ему показывает, - вставил Блинов. - И немец перед фигой Сидоркина, Как перед штыком, руки задрал.

- Если б так, - качнул головой Сидоркин. - Штыком его враз ты и поддел... Уж нас чуть оставалось.

Метель ко времени замела. И пополнение дали, и кухню завезли.

- Немцев тут штабелями наложили, - проговорил Блинов. - Растает снег черно кругом от мертвяков будет.

- Да-а, - Сидоркин опять качнул головой. - Что его, что нашего, много народа в землю идет.

- Ты и немца жалеешь? - усмехнулся Шор.

- Не про жалость речь.

- Ива-ан! - донесся опять голос немца. - Табак есть?

- Есть... есть! - ответили сразу несколько бойцов. - И прикурить дадим!

- Шнапс... русский водка есть, иван?

- От стерва! - громко выругался кто-то.

Те бойцы, которые удержали высоту, отдыхали. Тех, что пришли, возбуждала фронтовая обстановка. Некоторые лезли к брустверу, стараясь увидеть живого врага.

- Он те просверлит дырку, - осаживали их.

В двух шагах, присев на корточки, держа автомат меж колен, боец читал вслух письмо:

- "...Еще Марье была похоронка. А я болею сердцем за тебя, инда руки опускаются. Ходят к нам теперь из Москвы люди: одежонку поменять на картошку да лук. Ведро или два картофеля своего им отсыпаю, а ничего не беру. Мне-то ничего и не надо, лишь бы ты возвернулся. Какой ни есть, хоть без руки, без ноги, а живой..."

Он сидел к Волкову боком. Испачканная окопной землей шинель вздулась горбом. Листок бумаги в черных негнущихся пальцах дрожал.

- "Никогда и не верила я богу, - глуховато, медленно, как бы с трудом разбирая написанное, читал он, - а тут в церкву ходила, за тридцать рублей свечку поставила... И собрали мы еще колхозом деньги на танк".

Шор хмыкнул:

- Ловко бабоньки рассудили: на бога надейся и сам не плошай.

- Да, - встряхиваясь, будто мокрый пес, засмеялся Сидоркин. - Когда нас долбили минами, я то богородицу, то черта поминал. Вроде и легшало...

Неожиданно доплыл слитый рев пушек. Каким-то чугунным гулом, мелко вибрируя, затряслись и промерзлые стенки траншеи. Ручейками потек на бруствере снег. Из блиндажа выскочил Комзев, принявший командование ротой.

- Командиры взводов к ротному, - передавали друг другу бойцы.

- Эка, - уронил Сидоркин, - видать, кончилась передышка.

Комзев и два подбежавших лейтенанта тихо заговорили между собой. Грохот усилился, но чьи пушки стреляют, Волков еще не мог разобрать. Этот грохот падал на траншею сверху и, казалось, одновременно исторгался землей. Шор вертел головой, тоже стараясь угадать, кто начал артподготовку. На скулах его вздулись, заходили желваки.

- Локтева... ротный! - услыхал Волков.

Он вскочил и, переступая через ноги сидящих бойцов, через котелки, зашагал туда. Шор молча двинулся за ним следом.

- Ага! Неразлучные Иваны, - воскликнул Комзев и добавил, оборачиваясь к лейтенантам: - Эти не подведут! Бывалые фронтовики...

- Артиллеристы б не подвели, - заметил один лейтенант в измызганной, расстегнутой шинели с пунцовыми, нагретыми у блиндажной печки щеками.

- Командир батальона у пушкарей сидит, - ответил Комзев. - Гляди, Локтев!.. Артподготовка будет короткая, всего пять минут.

- Наступаем? - спросил Шор.

- Наступают правее, а тут шумок устроим, - сказал Комзев не оборачиваясь. - Батальон атакует в лоб, а мы с фланга.

Волков смотрел через бруствер. Здесь, на водоразделе Москвы-реки и Верхней Волги, местность была всхолмлена, изрыта руслами крохотных речек, покрыта лесами. Виднелись и печные трубы сгоревших деревень.

Немецкие окопы выделялись, как темные извилистые морщины на белой пушистой земле.