Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Что касается вопросов религии, то здесь царь проявил большую веротерпимость. О том, насколько он чувствовал свою близость к богам Олимпа и Аммону, мы не раз упоминали. Мы знаем также, что по его приказу строились египетские и вавилонские храмы, что в Мемфисе и Вавилоне он совершал царские жертвоприношения, что в походах его сопровождал священный огонь иранских царей и что во время праздника примирения в Описе он провозгласил иранских богов равноправными с другими богами империи. Но все это строилось, конечно, на принципах сосуществования, а не слияния или объединения. Царь покровительствовал культам, появившимся в результате синкретизма, например культу Аммона и тирского Геракла. Не исключено, что в будущем Александр предполагал объединить и слить культы. И, может быть, Птолемей впоследствии лишь использовал и привел в исполнение идею Александра, создав, уже будучи властителем Египта, синкретического бога Сераписа.

При проведении так называемой культурной политики царь проявлял чрезвычайную осторожность. Он не хотел распространением греческой культуры оскорблять чувства местного населения. Александр мечтал привлечь местных жителей на свою сторону добром, не прибегая к насилию. Поэтому он не только не искоренял восточные языки, а наоборот, всячески поддерживал Певкеста, который пользовался персидским языком и чтил персидские обычаи. Повсюду на Востоке царь оставлял в силе местные восточные правовые нормы и традиции; привести народы к единому общегреческому знаменателю казалось ему более опасным. Он добивался единодушия и согласия между ними. Введение греческой традиции было здесь вовсе не самоцелью, а лишь средством.

Таковы были принципы управления Александра. Во многих отношениях они кажутся незавершенными, незаконченными. Но в главном они предельно ясны. Нет сомнения, что Александр стремился к созданию благоденствующего всемирного государства. Только это благо должно было быть продиктовано, предписано свыше.

На Инде Александра впервые с необычайной силой охватила страсть к открытиям. С тех пор его не переставали занимать планы исследований и изысканий. И время для этого вполне подходило, так как до создания новой имперской армии нельзя было и помышлять о серьезных завоеваниях.

Конечно, не следует думать, что царь предпринимал исследовательские экспедиции только ради науки. Он по-прежнему помышлял о благе империи, и открытия должны были в равной мере служить и государственным интересам и исследовательским. Он открывал, чтобы в то же самое время завоевывать и осваивать. И делал это, как позднее Васко да Гама, с помощью армии. При этом он думал о торговле, благосостоянии и выгоде, но не только тех, кто открывал новые страны и народы, но и тех, кого «открывали». Ведь все вновь «открытые» народы становились теперь подданными империи. Таковы были замыслы и намерения Александра. Но в каждом отдельном случае выяснялось, как будут распределены эти блага и что останется на долю местных жителей. Именно так действовал Александр на Инде и в Гедросии: в одно и то же время он открывал, завоевывал, осваивал, а затем вынуждал покоренные народы заключать с ним мир. Так же предполагалось действовать и в будущем.

После Индийского похода планы завоевания мира вступили в некую новую фазу. Теперь Александр хотел включить в империю не только ойкумену, но и окружающие земли, лежащие на границах земли. Правда, пустыни завоевывать было ни к чему, царь намеревался осваивать реки, побережье и сам Мировой океан. Как уже говорилось выше, Александр увлекся в Индии идеей периферических морских путей, проходящих по краю земли. После Гедросии планы судоходства еще больше завладели Александром. Ведь сухопутный поход оказался чрезвычайно трудным, да и неудачным, а Неарху удалось достичь цели почти без потерь. Не было ли это лучшим доказательством превосходства морских путей? Но морские маршруты следовало немного изменить и продлить.

Сразу после того как Неарх прибыл в Карманию и встретился с царем, оба друга, окрыленные успехом, заметили новый план[369]. Подобно тому как удалось проложить морской путь из Индии в Персию, теперь было решено пройти вдоль берегов Аравии, а затем обогнуть Африку. Может быть, удалось бы даже напасть на Карфаген с запада, со стороны Геркулесовых столпов. Конечно, часть этих замыслов была просто порождением минуты упоенного радостью царя, но он ухватился за главную мысль и тотчас приказал начать строительство флота в далекой Финикии. Дерево для этих целей должен был поставлять Ливан, медь, паклю и парусину — Кипр. Корабли в разобранном виде доставлялись к Евфрату, а от Тапсака[370] флот спускался вниз по течению до Вавилона. В этом был весь Александр, быстро и легко принимающий решения, изменяющие мир.

После Суз планы освоения морских путей постепенно стали приобретать более определенные очертания. В Месопотамии, так же как некогда в Индии, в первую очередь предстояло освоить большие реки, и прежде всего их устья. Однако открытие судоходства по Тигру и Евфрату столкнулось с некоторыми трудностями. Томимый желанием скорее достичь моря, Александр спустился по Эвлею[371] и основал у устья новую Александрию, затем поднялся вверх по течению Тигра. Остальные суда воспользовались каналом, ведущим к Тигру. Сухопутные войска прибыли туда же. Началась весьма трудная работа: Тигр во многих местах был перекрыт плотинами, благодаря чему вода поступала на поля, и царь со свойственной ему беспощадностью повелел срыть их. Он жертвовал плотинами для решения более важной, с его точки зрения, задачи — превращения Тигра в судоходную реку.

Александр не забывал о своем плане обогнуть Аравию. Правда, следовало дождаться, когда в Финикии закончится постройка новых судов; к тому же осень и зима задержали царя в Мидии. Таким образом, удалось подготовить все с большей тщательностью, чем это было сделано во время первого путешествия Неарха. Теперь не было необходимости рисковать целым флотом, а можно было послать всего несколько кораблей для предварительной разведки. То, что не удалось бы сделать этим кораблям (имеется в виду главным образом завоевание и заселение прибрежных земель), завершила бы следующая за ними большая экспедиция.

Уже осенью из Тередона, в устье Евфрата, отплыла триаконтера[372] под командованием друга Неарха — Ар-хия, одного из лучших македонских мореплавателей, о котором уже упоминалось выше. Он достиг Тила (современный Бахрейн). Зимой к нему присоединился Андросфен. На своем судне он прошел сначала вдоль опасного геррейского побережья, постепенно производя разведку местности. Затем Андросфен причалил к Тилу и надолго остался там. Отчет, написанный им по возвращении, относится к наиболее ценным страноведческим исследованиям, когда либо попадавшим в царскую канцелярию. С тем же мастерством написана и его книга о путешествии по Персидскому заливу, опубликованная позднее. Правда, оригинал этой книги до нас не дошел, но Теофраст очень широко использовал ее в своей книге «О растениях». Благодаря Андросфену наши представления о Тиле не менее ярки, чем сведения о современном Бахрейне. Андросфен повествует о побережье, заросшем манграми, о чудесных родниках и источниках, о пышной растительности оазисов, об овощах, пальмах и апельсиновых деревьях. Следовательно, порт на северном берегу острова уже тогда был маленьким раем, значение которого определялось чрезвычайно богатой добычей жемчуга. Несомненно, Андросфен тщательно изучил это место, где, возможно, будет основан город. Александр был, по-видимому, очень доволен результатами этих исследований. Не менее важным представлялся маленький остров, расположенный против устья Евфрата. Александр назвал его Икаром — в честь мифологического юного храбреца, полетевшего к солнцу. И на этом острове предполагалось основание нового города[373]. В путь отправился еще один мореплаватель — Гиерон из города Солы на Кипре. Он должен был обойти на своем судне вокруг Аравии. В то же самое время корабль под командованием Анаксикрата вышел из Египта, чтобы подойти к Месопотамии с противоположной стороны. Однако ни то, ни другое судно не достигло цели. Гиерон вернулся, дойдя до Ормузского пролива, Анаксикрат, правда, дошел до Баб-эль-Мандебского пролива, однако у Адрамаута был вынужден прервать путешествие из-за нехватки питьевой воды. Таким образом, самый трудный отрезок побережья так и остался неисследованным.