Владимир Соловьев - Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека
Post mortem
Как я умер
Записки скорпиона
Два шедевра о Бродском
Мой двойник Владимир Соловьев
Осама бин Ладен. Террорист № 1
Фильмы Владимира СоловьеваМой сосед Сережа Довлатов
Семейная хроника отца и сына Тарковских
Парадоксы Владимира Соловьева
Будущие книгиПро это. Секс, только секс, и не только секс
Сериал «ФРАГМЕНТЫ ВЕЛИКОЙ СУДЬБЫ»
Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества. Юбилейная книга
К сожалению, все правда.
Сергей Довлатов
Я еще не читал книги, в которой Бродский был бы показан с такой любовью и беспощадностью.
Павел Басинский
Фотоматериалы
Семейный альбомС Леной Довлатовой в русском ресторане по случаю очередной публикации в престижном «Нью-Йоркере»
Из архива Наташи Шарымовой
Первая жена Ася Пекуровская, femme fatale. Бездетный, мучительный для Сережи брак — травма на всю жизнь
В армии, 1962–1965
Любовные истории нередко оканчиваются тюрьмой. Просто я ошибся дверью. Попал не в барак, а в казарму.
Довлатов. Зона
Довлатов читает свои рассказы в Ленинграде, 1967Единственный вечер Довлатова в России — 13 декабря 1967 года в ленинградском Доме писателей. Вступительное слово — Владимир Соловьев. А исторические снимки с этого вечера делала Наташа Шарымова, фотоархивариус ленинградского художественного андерграунда, а после эмиграции многих его представителей в Америку — фотолетописец русского литературного Нью-Йорка. Господи, как мы были молоды: Довлатову — 26, Соловьеву — 25, Шарымовой — 23
Владимир Соловьев делает вступительное слово
Наташа Шарымова
Фото Наташи Шарымовой
В газете Ленинградского кораблестроительного института «За кадры верфям», 1966
Внутренняя эмиграция в Эстонию, 1972–1975
С Женей Рейном в Таллине
Главное для него тогда было — рвануть из Ленинграда, где в силу сцепления негативных обстоятельств ему стало беспросветно и удушливо. Без метафоры и без гиперболы, как пояснял позднее Сережа, просто нечем дышать.
Елена Клепикова. Таллин: бросок на ближний Запад
Пушкинские ГорыМеня поражала ее беспомощность. Ее уязвимость по отношению к транспорту, ветру… Ее зависимость от моих решений, действий, слов. Я думал — сколько же лет это будет продолжаться? И отвечал себе — до конца.
Довлатов. Наши
С Катей Довлатовой в Пушкинских Горах
Первый английский перевод «Заповедника» под названием «Pushkin Hills» вышел только сейчас. Переводчица — Катя Довлатова. Чем не семейный бизнес? Что Кате, безусловно, удалось — это сделать русскую книгу явлением англоязычной литературы. Катя не любит, чтобы о ней писали и говорили, а потому обрываю себя на полуслове.
Владимир Соловьев. Гигант с детским сердцем
Экскурсовод в Пушкинских Горах, 1976—1977
Из архива Наташи Шарымовой
Портрет Довлатова, сделанный Бродским на Лиссабонской писательской конференции (1988)
Несмотря на пиетет перед Бродским, Довлатов все-таки перерисовал себе нос на его лиссабонском рисунке
Из России — с любовью — в АмерикуУличный художник Майк Уорден сделал с натуры символический, пусть и упрощенный, шаржированный рисунок, который не нуждается в пояснении
«Аврора» — не революционный крейсер, а молодежный журналОбложка первого номера журнала «Аврора»
Первый номер молодежного журнала «Аврора» (1969), и в нем — одна из первых и немногих публикаций Сережи на родине: очерк «Комментарий к песне». К сожалению или к счастью, Довлатов так и не стал советским писателем
Мое бешенство вызвано как раз тем, что я-то претендую на сущую ерунду. Хочу издавать книжки для широкой публики, написанные старательно и откровенно, а мне приходится корпеть над сценариями. Я думаю, идти к себе на какой-нибудь третий этаж лучше снизу — не с чердака, а из подвала. Это гарантирует большую точность оценок.
Сергей Довлатов. Из уничтоженных писем
Редакция журнала «Аврора», где Елена Клепикова (второй ряд, вторая справа) работала редактором отдела прозы. Ее кабинет стал местом встречи таких писателей, как Бродский, Довлатов, Володин, Окуджава, Искандер, братья Стругацкие, Евтушенко, Юнна Мориц…
Фото из архива Лены Клепиковой
Лена Клепикова с котом Вилли и сыном Жекой, который, став в Америке поэтом, напишет о встрече с Сережей стихотворение «Dovlatov's fishing rod» («Удочка Довлатова»)
Фото Владимира Соловьева
Гости «Авроры»Молодой Евтушенко
Из архива Владимира Соловьева
Фото Изи Шапиро
— Алло! Довлатов у телефона…
Фото Изи Шапиро
Мечта поэта
«Будет ли когда-нибудь марка с моей жидовской мордочкой?..»
Юнна Мориц с Леной Клепиковой
Из архива Владимира Соловьева
Фазиль и Тоня Искандеры в гостях у Владимира Соловьева и Лены Клепиковой
Из семейного альбома Владимира Соловьева и Лены Клепиковой
Помню наши с Фазилем споры. Я ссылался на два авторитета: на Пушкина и на моего рыжего кота Вилли. «Господи Суси! какое дело поэту до добродетели и порока? разве их одна поэтическая сторона», — писал Пушкин. Что касается Вилли, то он, пока мы с Фазилем спорили, гонялся, за неимением ничего более достойного, за собственным хвостом — занятие, которому он мог предаваться бесконечно. Устав от Фазилевой риторики о нравственной сверхзадаче литературы, я привел моего кота в качестве адепта чистого искусства: творчество — игра, цель — поймать себя за хвост. К тому времени мы были уже слегка поддатые, Фазиль был шокирован моим сравнением, но потом рассмеялся и стал сочувственно следить за тщетными попытками Вилли цапнуть себя за хвост.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
