Борис Григорьев - Карл XII, или Пять пуль для короля

Как только у короля вырвали шпагу, к нему сразу вернулись спокойствие и отрешенность. Задушенный дымом, обожженный пламенем, пропахший порохом и кровью, с опаленными бровями и разорванной в клочья одеждой, он позволил туркам отнести себя к сераскиру Бендер Исмаилу-паше. Фабрис пишет, что, несмотря на драматизм ситуации, он не смог сдержать смеха, когда увидел, как янычары торжественно несли короля на руках. Головы, руки и тело каждого янычара украшали головные уборы или клочки одежды шведов, и со стороны они походили на шутов.

Исмаил-паша принял Карла с подчеркнутым почтением и вежливостью и предложил место на диване. Король при виде турка иронично произнес: «Браво, браво!» — сесть отказался и разговаривал с турком стоя. Во время заключительной свалки во дворе ему сломали правую ногу, но король никогда никому об этом не говорил[220]. Он равнодушно выслушал комплименты сераскира, касавшиеся его военного подвига, и ответил, что «...все это было слишком много для шутки, но слишком мало для серьезного дела», ибо если бы все шведы приняли в обороне дома участие, то турки не одолели бы их и за десять дней. Потом Карл попросил воды и мыла, ему накрыли стол, он поел и сразу заснул. Исмаил-паша шведской иронии не понял, но уже выпустил пленных Гротхюсена и майора гвардии Бенгта Риббинга и разрешил им скрасить одиночество Карла.

Девлет-Гирей тщательно избегал встречи с королем, потому что в это время его одолевали другие мысли — как оправдаться перед султаном за нарушение его инструкций. Его подданные тоже принимали участие в осаде королевского дома. Долго мучиться хану, однако, не пришлось: султан прогнал его с трона и сослал на Архипелаг. Недолго находился на своей должности и великий визирь Сулейман-паша, хотя шелкового шнурка для него султан почему-то пожалел. Сераскир Исмаил-паша тоже доставил большую радость всем шведам: он скоро отправился в тюрьму, потом был перевезен в Синоп, а два года спустя после замятии его голова была выставлена на колу перед воротами сераля. Но к тому времени ни радостных, ни печальных шведов в стране уже не было.

Когда голштинец Фабрис 13 февраля получил у Карла аудиенцию, он нашел его радостным и довольным, «...как будто имел в своей власти всех турок и татар». Было похоже, что короля увезут вглубь страны, поближе к Адрианополю или Салоникам. Короля это мало волновало, он только попросил содействия Фабриса в освобождении всех захваченных в плен шведов. Фабрис потребовал от сераскира тут же вернуть Карлу шпагу, но Исмаил-паша категорически отказался сделать это под предлогом, что «...король снова примется за драку».

Судьба строго отнеслась к Карлу XII: с момента перехода через Днепр до так называемой замятии в его жизни не было никаких внешне заметных событий. Разве можно считать событием его подковерную борьбу с третьим великим визирем? Но калыбалык в Бендерах снова заставил Европу вспомнить о шведском короле и говорить о нем с почтением и уважением, смешанным с восхищением и откровенным недоумением. С точки зрения нормального, среднестатистического человека того, да и нашего времени, это событие можно отнести к разряду самых безумных и безрассудных. Со стороны можно было подумать, что король сошел с ума.

Но только со стороны. Вникнув в суть его характера и в содержание последних лет жизни в Турции, можно прийти к выводу, что, во-первых, Карл XII находился в полном здравии и рассудке и после долгого перерыва снова показал свой истинный характер, а во-вторых, эпизод этот логически вытекал из предыдущей жизни короля. После Ворсклы наступил длительный период неподвижности и болезни, на короля обрушился целый град личных и государственных невзгод — одно их перечисление заполнит полстраницы текста, и читатель, добравшийся до этих строк, наверняка помнит о них. Его последние надежды на реванш с Россией только что рухнули окончательно и безнадежно. Карл не мог не отдавать себе отчета в том, что многие просчеты и ошибки произошли по его собственной вине — взять хотя бы отказ приехать по вызову Понятовского в турецкую армию на Дунае. Прутскую драму он, вероятно, не мог простить себе из-за того, что послушался своих советников, обыкновенных канцелярских крыс, мысливших стандартно и шаблонно. И он устал от тех самых внешних обстоятельств, которые он всегда презирал и которые стали определять его жизнь. Бендерская свалка — это взрыв всего накопившегося и наболевшего, это своеобразный протест против всех, кто в него не верил, изменил ему или забыл о нем, это вызов внешним обстоятельствам, которые никогда не мешали ему добиваться своего. В Бендерах представился случай, и король довел его до логического конца, до абсурда. Он потерпел поражение перед лицом грубой силы, но одержал над ней внушительную моральную победу и заставил и современников, и потомков говорить о себе как о настоящем герое. Один из офицеров, увидев короля через несколько дней после описанных событий, заплакал. Король осведомился о причинах, и тот признался, что от янычар узнал о королевском безумии. «Ах, вот оно что! — ответил Карл. — Скажи им в следующий раз, если они заговорят об этом, что я лучше буду сумасшедшим, чем трусом».

Бендерский калыбалык никаких политических и военных дивидендов королю не принес, после него он стал самым настоящим турецким пленником. Но зато король сделал последний яркий штрих в саге о своей жизни. Больше такого случая ему не представится. Он станет последним королем, который лично принимал участие в рукопашных схватках. Он станет последним королем, защищавшим свой горящий дом от нападения. Он станет последним королем, который погибнет на поле боя. Он станет последним королем в Европе, о котором будут складывать легенды, как о конунгах древних викингов.

...17 февраля 1713 года короля, завернутого в красный плащ, вынесли из дома сераскира и уложили в карету. (Всю дорогу и всё последующее время Карл проведет в лежачем положении.) Рядом с ним пристроили его шпагу — сераскир все-таки пошел на риск и вернул ему личное оружие. Короля сопровождали 80 шведов и 300 янычар, остальные шведы под присмотром и началом А. Спарре оставались в Бендерах. Путь короля лежал на юг. Несмотря на то что он ехал в карете, настроение у Карла было хорошее. Дж. Джеффри смотрел на положение Карла иначе: «Я не могу описать, зрителем какой печальной картины пришлось стать мне — мне, который видел этого правителя в дни его славы и блеска, когда он был пугалом чуть ли не для всей Европы, а теперь пал так низко и стал предметом презрения и насмешки для турок и неверных».

Остается загадкой, кто распорядился удалить Карла из Бендер. Султан просто физически не имел времени как-то ответить на последние события; хан формально не имел на это полномочий и был занят своими проблемами. Скорее всего, это сделал на свой страх и риск сераскир Исмаил-паша, которому дальнейшее пребывание шведского короля представлялось опасным. Пока конечной целью поездки были Салоники, но после вмешательства С. Понятовского, получившего от Карла письмо и проинформировавшего султана о бедственном положении короля, шведам определили место жительства в городе Демотика, в 40 километрах к югу от Адрианополя. Султан, находившийся под влиянием фаворитов, и прежде всего своей матери, расположенной к Карлу XII[221], вникал пока в то, что произошло в Бендерах, а потому время для личной встречи с королем еще не подошло. Но близкая расправа с виновниками преследований Карла была уже не за горами.