Святослав Рыбас - Василий Шульгин: судьба русского националиста

Я повторил, что он ушел в Красный Крест. Тогда унтер замахнулся на меня суковатой палкой и хотел ударить меня по голове. Я поднял руку, защищая голову. Удар пришелся по руке и сломал ее. Конечно, надо было схватить его за горло, но тогда, вероятно, со мной покончил бы караул, который смотрел с сочувствием, как меня избивали. Удары посыпались градом. Меня исполосовали так, несмотря на солдатскую шинель, что я стал похож на зебру (это обнаружилось потом)»[442].

Ему пришлось пережить это унижение. Н. Н. Чебышев, недавно перебравшийся в Софию и живший впроголодь, утешил его тем, что «честь не задета», а вызывать болгар на дуэль бессмысленно.

Шульгин тоже бедствовал, помогало удерживаться на плаву небольшое жалованье члена Русского совета. Но оно явно не могло быть долговременным. Поэтому он вспомнил писательское ремесло и быстро написал яркие «Дни», сразу сделавшие его самым читаемым политическим писателем эмиграции. Струве охотно их опубликовал.

Вот оценка «Дней» В. А. Маклакова: «Скажу для примера, что несмотря на то, что Винавер проклял Струве за помещение Ваших воспоминаний 1905 года, я считаю их не только поразительно интересными, но и в общем поразительно верными. Судьба подготовила нам честь, так как не решаюсь сказать, радость это или горе, жить в эпоху, которую будут внимательно изучать, так как в событиях этого времени будут находить подтверждения всех самых противоречивых теорий и систем, которые могли быть выдуманы; поэтому интересно фиксировать объективную правду и неприкрашенную действительность: 1905 год, конечно, сейчас мало кого интересует, но понять 1905 год, суметь найти в нем связь событий, обнаружить те мотивы деятельности левых и правых, которые на самом деле ими руководили, значит получить в руки надежный реактив, чтобы разобраться и в 1917 году. С нашей стороны было бы невероятной претенциозностью произнести сейчас суждение над людьми и событиями и давать им объяснения, как это делает Милюков. Его книга интересна только как иллюстрация умственного аппарата тех, которые в известный момент взялись управлять событиями. Но управляли ими не эти умственные аппараты, те подсознательные инстинкты, которые вышли наружу, когда они оказались на совершенной свободе; эти инстинкты для Милюкова и людей его склада были не недоступны, но они не подозревали об их существовании. Вы их понимаете с поразительной ясностью, и будущие историки будут по ним не только рисовать картину того, что было, но и давать оценку безумия, с которым руководители известного периода рубили те суки, на которых сидели. И у Вас это выходит само собой, по привычке к анализу и самоанализу. Вы сделали это для 1905 года, делаете это не только для 1917 и 21 годов, но, наверное, сделаете когда-нибудь и для времени Думы»[443].

Кроме того, Шульгин написал и издал в Софии небольшую книжку «Нечто фантастическое» — о будущем, когда белогвардейцы возьмут власть в России. Но ей не сопутствовал успех «Дней».

Зато написанная по поручению Врангеля статья «Армия в сюртуках» содействовала преобразованию белогвардейских воинских подразделений в общественную организацию Русский общевоинский союз (РОВС), который вскоре объединит рассеянных по миру эмигрантов, сохранявших в гражданском облике воинскую структуру. Возможно, Шульгин вспомнил свою идею лета 1917 года, когда в письме генералу Корнилову предложил создавать добровольческие отряды. Теперь эта идея в зеркальном отражении тоже должна была заработать — из офицеров в гражданские добровольцы.

Русская армия, русская армия… В Болгарии еще продолжалась инерция галлиполийства. Здесь еще была жива память об освободительной войне России за славянских единоверных братьев, еще были живы ветераны той войны, в том числе и в рядах белых, и имя Скобелева, белого генерала, освещало и белогвардейского генерала Кутепова.

Болгария по Нёйискому мирному договору как союзница Германии оказалась фактически без армии, не имела права на объявление всеобщей воинской повинности. Ее вооруженные силы, включая полицию, не превышали 6,5 тысячи человек.

Русских встретили гостеприимно. В Софии в честь генерала Кутепова и генерала Абрамова, командира Донского корпуса, был дан банкет. Герои Плевны и Шипки, казалось, явились вместе с ними в Софию.

Русским разрешалось ношение формы, они были размещены во многих городах, благо казармы болгарской армии пустовали. Было привезено и оружие, болгары смотрели на это сквозь пальцы.

Штаб 1-го армейского корпуса разместился в старой болгарской столице Велико Тырново, где многое напоминало русским победоносное шествие войск Александра II Освободителя, чей портрет украшал все присутственные места.

Тем не менее быт галлиполийцев был суров. Они работали на прокладке железных дорог и шоссе, добывали уголь, строили, корчевали лес. Причем воспоминания об историческом прошлом не мешали болгарам платить русским поменьше, чем своим. Там, где болгарину полагалось 70 левов, русский «братушка» получал 50. Как только русский офицер, юнкер или солдат, занимающийся приработками, останавливался перекурить, сразу же раздавалось понукание хозяина: «Айда, руснак!», «Айда, братушка!» Это «айда» многих достало до печенок, и при заключении договоров условливались, чтобы это слово не употреблялось.

Однако в Болгарии русским жилось хоть и не сладко, но гораздо спокойнее, чем в Турции. Армия по-прежнему сохраняла свою структуру. Мало-помалу к разрешенным местными властями нескольким винтовкам на полк стали прибавляться винтовки в каждой роте; в ротах появились ружейные пирамиды. Действовал обычный армейский порядок: подъемы, разводы, проверки. Плац-адъютанты высылались каждый день в театры и кинематографы. По улицам ходили русские патрули. Действовали и гауптвахты, где часто не хватало на всех места. При каждом полку были устроены мастерские: слесарная, столярная, сапожная, швейная. С весны 1922 года завели и огороды.

Однако эта временная жизнь рано или поздно должна была закончиться. Но завершилась она не так, как они ожидали. К власти пришло правительство Александра Стамболийского, представлявшее Болгарский землевладельческий народный союз, и отношение к белым изменилось. В белогвардейской среде «земледельцев» называли «полукоммунистами» за их приверженность леволиберальному течению.

Бедственное положение потерпевшей поражение страны заставило Болгарию искать союзников. Страны Антанты были для нее суровыми контролерами, заставляющими выплачивать контрибуцию Румынии и Сербии. Германия, традиционно имевшая здесь сильные позиции, сама находилась в полузадушенном состоянии, тоже выплачивая огромные контрибуции. Поэтому нет ничего удивительного, что на Генуэзской конференции в апреле 1922 года, на которой Англия и Франция потребовали от Москвы уплаты долгов царского правительства, Стамболийский пошел на сближение с Советской Россией. То же сделала и Германия, заключив с ней договор в итальянском городке Рапалло.