Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Рапорт о попытке предложить ему взятку Маупин подал своему начальнику, капитану Эллею, который, в свою очередь, проинформировал судью Олдера. Не предавая описанный в рапорте Маупина инцидент гласности, Олдер вручил копии рапорта сторонам защиты и обвинения уже на следующий день. Ознакомившись с ним, я призадумался: что же Мэнсон предпримет теперь?

За выходные Сьюзен Аткинс, Патриция Кренвинкль и Лесли Ван Хоутен докрасна раскалили на горящих спичках английские булавки и выжгли на своих лбах “X”-образные знаки, вслед за чем иглами расковыряли обожженную кожу, надеясь получить тем самым более заметные шрамы.

Эти “иксы" были первым, что увидели, входя в зал суда, присяжные утром в понедельник, — наглядное подтверждение тому, что, когда Мэнсон указывал путь, девушки следовали за ним.

Днем позднее Сэнди, Пищалка, Цыганка и большинство других членов “Семьи” сделали то же самое. Позднее это станет одним из принятых в “Семье” ритуалов — церемонией вступления в группу новых участников, дополненной слизыванием струек стекающей по лицу крови.

21 июля—3 августа 1970 года

Восемь помощников шерифа сопровождали Линду Касабьян из “Сибил Бранд” во Дворец юстиции через другой вход, перехитрив патрулировавшую подступы к зданию “Семью”. Впрочем, когда они достигли девятого этажа, в коридоре внезапно появилась Сандра Гуд, крикнувшая: “Ты убьешь всех нас, ты убьешь всех нас!" По словам присутствовавших при инциденте, Линда скорее огорчилась, чем была потрясена.

Я увидел Линду сразу после ее появления в суде. Адвокат Гари Флейшман купил для нее новое платье, но оно затерялось в тюремных коридорах, и теперь на Линде был тот же балахон, который она носила во время беременности. Мешковатый сарафан придавал ей даже более хиппистский облик, чем у подсудимых. После того как я объяснил судье Олдеру проблему, он занимался разбором других вопросов, пока новое платье не было найдено и привезено. Позднее тот же жест вежливости был совершен и в отношении защиты, когда Сьюзен Аткинс потеряла бюстгальтер.

Буглиози: “Народ вызывает Линду Касабьян”.

Печальный, смиренный взгляд, которым она окинула Мэнсона и девушек, резко контрастировал с их открыто неприятельскими, враждебными взорами.

Секретарь: “Поднимите вашу правую ладонь, пожалуйста”.

Канарек: “Протестую, Ваша честь, на том основании, что свидетель безумен и не может выступать!”

Буглиози: “Минуточку! Ваша честь, я заявляю, что предыдущая реплика юридически бессмысленна, и прошу обвинить моего оппонента в неуважении к Суду за грубое нарушение процессуальных норм. То, что делает этот человек, просто неслыханно!”

К несчастью, слышать о подобном нам все же доводилось; именно этого мы и опасались с того самого момента, как Канарек был привлечен к делу. Приказав присяжным не учитывать замечание Канарека, Олдер подозвал к себе стороны. “Никаких сомнений быть не может, — сказал Олдер Канареку, — ваше поведение возмутительно…”

Буглиози: “Я знаю, что Суд не вправе заставить его молчать, но один Бог знает, что он способен выкинуть через минуту. Если б я сказал в суде что-нибудь подобное, то мой офис, наверное, отстранил бы меня от ведения дела и лишил бы права заниматься практикой…”

Выгораживая Канарека, Фитцджеральд объявил Суду, что защита намерена вызвать свидетеля, который покажет, что Линда Касабьян принимала ЛСД по крайней мере триста раз. Защита представит Суду, сказал он, доказательства того, что подобное употребление наркотика делает Касабьян невменяемой и не способной давать показания в суде.

Чем бы ни была подкреплена их позиция, сказал Олдер, юридические аспекты следует обсуждать либо у стола судьи, либо в кулуарах, но никак не перед присяжными. Что же до выкриков Канарека, то Олдер предупредил его: в случае повторения подобной выходки “я буду вынужден принять меры”.

Линда принесла присягу. Я спросил ее: “Линда, понимаете ли вы, что в настоящее время обвиняетесь по семи эпизодам убийства и по одному эпизоду участия в сговоре с целью убийства? О.: “Да”.

Канарек заявил протест и просил признать суд несостоявшимся. Отклонено. Прошло десять минут, прежде чем я смог перейти ко второму вопросу.

В.: “Линда, известно ли вам о соглашении, заключенном между Офисом окружного прокурора и вашими адвокатами о том, что в случае, если вы расскажете все, что вам известно об убийствах Тейт — Лабианка, Офис окружного прокурора обратится к Суду с просьбой предоставить вам полную неприкосновенность от судебного преследования и снять с вас все обвинения?"

О.: “Да, мне это известно”.

Канарек заявил протест сразу на четырех разных основаниях. Отклонено. Самостоятельно доведя до сведения присяжных факт наличия соглашения, мы вывели из строя одно из наиболее серьезных орудий защиты.

В.: “Не считая выгод, которые вы можете получить по условиям этого соглашения, существуют ли какие-то другие причины, по которым вы решили рассказать все, что знаете об этих семи убийствах?”

Новый поток протестов от Канарека, и Линда далеко не сразу смогла ответить: “Я верю в силу истины, и, как мне кажется, истина заслуживает того, чтобы быть услышанной”.

Канарек даже опротестовал мой обращенный к Линде вопрос о количестве имеющихся у нее детей. Чаще всего он пользовался “дробовиком”: “Вопрос наводящий и подсказывающий; нет оснований; подведение свидетеля к выводу и показания на основе слухов”, — надеясь, должно быть, что хотя бы одна из “дробин” достигнет цели. Часто основания его протестов были совершенно неуместны. Например, он опротестовывал мой вопрос как “подводящий к выводу”, когда речь совершенно не шла об оценках, или кричал: “Слухи!”, когда я просто спрашивал у Линды, что она делала дальше.

Поскольку я ожидал чего-то подобного, протесты Канарека не сильно меня беспокоили. Впрочем, прошло более часа, прежде чем Линда смогла описать свою первую встречу с Мэнсоном, вкратце рассказать о жизни на ранчо Спана и дать определение (под яростные протесты Канарека) тому, что она подразумевает под термином “Семья”.

О.: “Ну, мы жили все вместе, как одна семья, как обычные семьи живут вместе — мать, отец и дети, — но все мы были единое целое, а Чарли стоял во главе".

Я приступил к опросу Линды по поводу различных приказаний, которые Мэнсон отдавал девушкам, когда судья Олдер, совершенно для меня неожиданно, начал удовлетворять протесты Канарека на основании того, что свидетель пересказывает услышанное от кого-то еще. Я попросил разрешения подойти к судейскому столу.