Александр Керенский - Россия на историческом повороте: Мемуары

На рабочих митингах они говорили уже другим языком, в какой-то степени более откровенным. Тут они рассуждали о «диктатуре пролетариата». Только такая диктатура, уверяли они, способна защитить достижения революции и завоеванную свободу. Пролетариат — твердый и несгибаемый защитник мира, он требует свержения правительства Керенского, чтобы установить свою диктатуру в интересах самой революции; это — единственное средство, с помощью которого крестьяне, рабочие и солдаты смогут добиться демократического мира, земли и полной свободы.

Многие рабочие свято верили во все это и были готовы разрушить свободу и распять революцию во имя грядущей тоталитарной диктатуры, уверенные, что выполняют «освободительную миссию пролетариата».

Иные иностранцы могут подумать, что лишь политически незрелые, неграмотные русские солдаты, матросы и рабочие могли попасться на эту грубую, искажающую истину ложь Ленина. Ничего подобного! Есть высшая форма лжи, которая уже одной своей чрезмерностью импонирует людям, независимо от их интеллектуального уровня. Есть некий психологический закон, согласно которому, чем более чудовищна ложь, тем охотнее ей верят. Именно в расчете на этот изъян человеческой души и строил Ленин свою стратегию захвата власти.

Ленин, Зиновьев, Каменев и Троцкий — все они провели много лет за границей в тех же эмигрантских кругах, в которых вращались другие социалисты небольшевистского толка. С точки зрения этих последних, большевизм представлял собой просто-напросто самое крайнее крыло общего социалистического и революционного движения. Среднему социалисту трудно было поверить, что Ленин, в глубине души мечтавший о мировой революции, способен встать на путь практического сотрудничества с немцами.

В их глазах это была несомненная и очевидная «гнусная клевета»! Так же как они психологически не допускали и мысли, что Ленин и его генеральный штаб готовы силой оружия разогнать Учредительное собрание.

Ленин оставался в Финляндии до начала Октябрьского восстания, однако от его имени в Петрограде действовали два его надежных агента — Троцкий и Каменев. На Троцкого была возложена ответственность за техническую подготовку восстания и за политическую агитацию среди масс солдат, матросов и рабочих. Перед Каменевым была поставлена другая, отнюдь не менее важная задача: в период, непосредственно предшествующий восстанию, ему надлежало отвлечь внимание социалистических партий, от подлинных целей Ленина, рассеять их подозрения и добиться, чтобы в момент выступления Троцкого эти партии не оказали Временному правительству активной помощи.

Каменев выполнил эту задачу превосходно. Этот мягкий, приветливый человек в совершенстве владел искусством с подкупающим правдоподобием прибегать ко лжи. С удивительной легкостью он завоевывал расположение тех самых людей, которых водил за нос, и проделывал это с выражением почти детской невинности на лице.

А решающий момент стремительно приближался. На 12 ноября были назначены выборы в Учредительное собрание. Но Ленин не мог позволить себе дожидаться их, ибо, по собственному его признанию, не мог рассчитывать на получение большинства. 7 ноября в Петрограде должен был начать работу II Всероссийский съезд Советов. По мнению Ленина, было бы предательством революции придерживаться детских и позорных формальностей, ожидая открытия съезда, ибо, хотя Советы и представляли собой отличное оружие при захвате власти, они превратились бы в бесполезную игрушку после ее захвата.[275]

Крайне важно было вырвать власть из рук Временного правительства, до того как распадется австро-германо-турецко-болгарская коалиция, другими словами, до того, как Временное правительство получит возможность заключить совместно с союзниками почетный мир. Интересы Ленина и германского Генерального штаба снова совпали. Для того чтобы помешать Австрии подписать сепаратный мирный договор, немцам нужен был переворот в Петрограде. Для Ленина немедленный мир с Германией сразу после захвата власти был единственным средством установления диктатуры.

И немцы, и Ленин конечно же знали, что 28 октября министр иностранных дел Терещенко, представитель Ставки Верховного главнокомандования генерал Головин, представитель социал-демократов Скобелев, а также английский посол должны были отбыть в Париж, чтобы принять участие в конференции стран Антанты, назначенной на 3 ноября, которая, без сомнения, могла оказать воздействие на весь ход войны.

Очень многие люди, принадлежавшие к социалистическим партиям, расценивали слухи о предстоящем большевистском восстании как «контрреволюционные измышления». Все еще находясь под впечатлением недавнего корниловского путча и воздействием убаюкивающей и изощренной пропаганды Каменева, левые партии боялись только «угрозы справа». Как я уже сказал, такой угрозы вообще не существовало, и начиная с 30 августа Ленин отлично понимал это.

Следует иметь в виду, что, готовя свой удар по Петрограду, правые заговорщики всячески стремились «организовать» в городе большевистский мятеж. Теперь же, в середине октября, все приспешники Корнилова, из числа военных и гражданских лиц, получили указания противодействовать всем мероприятиям правительства по подавлению большевистского восстания.

Таким образом, как и раньше борьбу определяли три основные силы.

Большевистская и правая пресса, большевистские и правые агитаторы с одинаковым рвением яростно критиковали меня. Существовало, конечно, различие в терминологии, которую они использовали для нападок: большевики называли меня «Бонапартом», а правые — «полубольшевиком», однако и для того лагеря, и для другого имя мое было символом демократической, революционной, свободной России, которую нельзя было уничтожить, не уничтожив возглавляемого мною правительства.

И большевики, и сторонники Корнилова отлично понимали, что, уничтожив моральный авторитет тех, кто воплощал верховную власть в республике, они на долгие годы парализуют все демократические и народные силы в России.

Однако, как и в Смутное время за триста лет до того, политическое самосознание многих высокопоставленных деятелей и политиков явно притупилось. Ослабела воля, иссякло терпение, и это в тот момент, когда решалась судьба России, когда русский народ, по справедливому замечанию Черчилля, держал победу в своих руках.

Я твердо уверен, что восстание 24–25 октября не случайно совпало по времени с серьезным кризисом в австро-германских отношениях, как не случайно «совпало» контрнаступление Людендорфа с предпринятой Лениным попыткой восстания в июле.