Митрополит Евлогий Георгиевский - Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной

Храм в Лейпциге я унаследовал в печальном виде. Его начали строить перед войной в память русских воинов, погибших в великом сражении Наполеона с союзниками, именуемом "битвою народов" (в 1813 г.); несколько тысяч русских воинов покоилось под сводами этого храма-памятника. Постройку закончить не успели, и она была оставлена на попечение консула, а потом куратора — банкира Доделя, члена строительного комитета. Однако куратор о ней не пекся, и в военное время она фактически была брошена на произвол судьбы; храм разрушался, подвергся двум ограблениям, штукатурка местами обвалилась, стекла потрескались и кое-где вывалились… В этом состоянии я его и застал. При нашей бедности положение было безвыходное. Но вот неожиданно, Божиим Промыслом, выход нашелся…

Русский латыш, разбогатевший за годы войны, почувствовал угрызение совести и, для изглаждения грехов, ассигновал 100000 марок на ремонт этого храма; отремонтировал он его основательно. Когда все было готово, упомянутый куратор, банкир Додель, через своего представителя обратился ко мне с просьбой освятить храм. Я освятил его и назначил настоятелем о. Александра (в монашестве Алексия) Недошивина из Южина, бывшего Управляющего Казенной палатой. Однако мы не могли считать храм нашей собственностью: надо было еще внести 300000 марок Доделю — остаток невыплаченной ему за постройку суммы. Я вспомнил, что в свое время был записан в члены строительного комитета; имя мое в числе других членов комитета было выгравировано на наружной стене храма. Это дало мне возможность восстановить комитет и приступить к сбору пожертвований. Сбор длился 10 лет. Деньги мы собрали и храм выкупили. Великой благодарности заслуживают о. Недошивин и его сотрудник, церковный староста А.Н.Фену, усердно потрудившийся в этом деле. Теперь, когда тяжесть выкупа с наших плеч снята, перед нами неожиданно встал тревожный вопрос: не отнимут ли от нас наше имущество? О.Недошивин, успешно закончив порученное ему дело, приход покинул. Наладить приходскую жизнь ему не удалось. Его заменил молодой целибатный священник о. Мануил Есенский.

В настоящее время положение наших церквей и приходов в Германии трудное. В сущности, в той или иной мере оно было сложным почти в течение всего эмигрантского периода. Внутри приходов повели с нами борьбу "карловчане". Нам удалось удержать большинство церквей. Но теперь дамоклов меч снова занесен над нами… Нам угрожает переход всех церковных имуществ в ведение германских властей с передачей их православному духовенству правительственной ориентации. Правительственные акты о секвестре церквей и передаче признанному властями епископу Тихону еще не везде осуществлены. Епископ Тихон и его сторонники стараются добиться добровольного согласия приходов о переходе в его ведение. Под влиянием морального давления некоторые приходы обращаются ко мне за благословением, спрашивают: "Нужно ли это делать?" — я отвечаю: "Поступайте согласно совести", они колеблются: "А мы без вашего благословения не хотим…" Этой неопределенностью позиции и смущением душ пользуется епископ Тихон и в своей агитации против меня не пренебрегает демагогическими приемами и даже инсинуацией: "Митрополит Евлогий оторвался от родной Церкви, ушел к грекам… подчинился политически французам…" — вот его клеветнические на меня наветы [132].

ФРАНЦИЯ

Во Франции до войны кроме Александро-Невского храма в Париже у нас было еще пять церквей: в Ницце, Канне, Ментоне, Биаррице и в По. Все эти церкви потребовали церковно-административного переустройства ввиду наплыва беженцев, изменивших состав прихожан.

В Ницце с первого года эмиграции образовался сильный и многочисленный приход. Особенно живо и широко стала развиваться приходская жизнь с приездом (в 1925 г.) архиепископа Владимира [133]. Он был изгнан из Польши за протест против "временных правил", которые польское правительство ввело для Православной Церкви и которые владыка Владимир считал для нашей Церкви унизительными. Высокопреосвященный Владимир поднял приход в Ницце экономически и морально. Подобрал хороший клир, организовал сестричество, сумел сплотить паству. Чистый, святой жизни архипастырь-молитвенник привлек сердца прихожан. Помощником его после ухода к "карловчанам" о. Подосенова был священник Вл. Любимов [134] и священник о. Ельчанинов [135]. За приход в Ницце я мог быть спокоен [136].

Приходская жизнь в Ментоне после долгих ссор и недоразумений между прихожанами из-за священника протоиерея Цветаева и протоиерея Н.Аквилонова, перешедшего к "карловчанам", наладилась, когда о. Аквилонова сменил в 1925 году протоиерей Григорий Ломако, которого я перевел сюда из Будапешта. О.Г.Ломако, старый, опытный священник, сумел взять в руки и церковь и состоящий в ведении Братства св. Анастасии "Русский дом", который был отдан в аренду Красному Кресту для осуществления его благотворительных целей. Церковь обслуживала преимущественно обитателей и обитательниц "Русского дома", старичков и старушек, среди которых разделение на "евлогиан" и "карловчан" постепенно сглаживалось. Священник занимал несколько комнат в церковном доме на вилле "Innominata", которая также управлялась Советом Братства; были попытки устранить священника от участия в делах Братства и вообще отделить церковь от Братства. Слава Богу, попытки эти не удались.

С приходом в Канн было у меня немало осложнений. Настоятель, престарелый протоиерей Остроумов, давно уже привык распоряжаться церковным имуществом бесконтрольно, на том основании, что оно было приобретено его стараниями. В моем лице он встретил противодействие, и я потребовал уточнения вопроса о церковной природе этого имущества и строгой отчетности в нем; тогда он ушел к "карловчанам" и увлек значительную часть своего прихода. "Карловчане" сделали его протопресвитером, а потом даже епископом в пику мне и для борьбы с архиепископом Владимиром.

Когда о. Остроумов меня покинул, мои приверженцы в Канн сгруппировались вокруг его племянника, псаломщика Алексея Селезнева, окончившего духовную семинарию и много лет служившего за псаломщика, хорошего, честного человека. Я посвятил его в священники и открыл небольшой приход вблизи Канн — в Канн ля Бокка, где усердием прихожан воздвигнут маленький, но очень уютный и со вкусом украшенный храм святого Тихона Задонского.

В Биаррице у нас был прекрасный храм во имя святого Благоверного князя Александра Невского с домом для священника. Настоятелем его я назначил иеромонаха Андрея Демьяновича; он приехал сюда из Флоренции со своей матерью. Иеромонах Андрей окончил Петербургскую Духовную Академию, но ни высшее образование, ни монашество ни на что его не воодушевили. Равнодушный ко всему, он, кажется, ничем, кроме прогулок по окрестностям Биаррица со своей собакой, не интересовался. Однажды я приехал осмотреть приход, прожил там несколько дней и не смог скрыть то тяжелое впечатление, которое произвело на меня его служение. Вскоре в приходе начались дрязги, и о. Андрей уехал в Советскую Россию, где поносил меня в советском "живоцерковном" журнале. На его место я взял о. Церетелли (бывший полковник). Благочестивый, чистый и духовный человек, горячего сердца. Его военное прошлое приблизило к нему проживавшего в Биаррице принца А.П.Ольденбургского со всем его окружением. Приход оживал во время сезона, но в остальное время был обречен на безлюдное, материально трудное существование: средства прихода зависели от удачного сезонного съезда и случайных пожертвований приезжих. Много помогал храму Великий Князь Борис Владимирович.