Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда

В детстве она страдала кровотечением из носа, в годы полового созревания мучилась головными болями. Родители думали, что она симулирует. Эмма чувствовала себя несчастной из–за того, что родители не верят ей; когда у нее начались обильные менструации, она увидела в этом доказательство ее болезни. Она рассказывала, как перенесла процедуру обрезания, как была предметом сексуального приставания отца. В пятнадцать лет влюбилась в красивого молодого врача, вновь началось кровотечение из носа, семья была вынуждена пригласить этого врача.

Болезни и фантазии Эммы прекратились после замужества. Хотя муж был значительно старше ее и не отличался здоровьем, в те пять супружеских лет Эмма нашла то, что было нужно ей. Детей не было. После смерти мужа и долгого траура на Эмму обрушились недуги, поразившие систему пищеварения. Несколько месяцев она плохо питалась, а ее нервная система испытала сильный шок, поэтому полагали, что, возможно, у нее развилась язва. Брейер посоветовал отдать Эмму под опеку доктора Фрейда, но ее родители возразили. Зигмунд нравился им как знакомый, но они не верили в его методы. Брейер убедил семью, что следует использовать все возможности для исцеления Эммы, поскольку болезнь подавляет ее интеллект и лишает интереса к жизни.

Эмма желала и была способна говорить. В ее душе укоренился ряд предвзятых враждебностей; она не скрывала своего плохого мнения о мужчинах и в то же время испытывала неодолимую потребность в мужской любви. Многие ее истории были связаны с отцом, к которому она питала противоречивые чувства: по–видимому, остались глубокие шрамы от его сексуальных приставаний и в то же время огромная потребность в его любви.

Затем во время сеанса, когда Зигмунд настаивал, чтобы Эмма не подвергала цензуре и не отбрасывала любые мысли, а дала возможность этим мыслям свободно раскрыться, не высказывая суждений об их значении и соответствии, она стала вновь маленькой девочкой, проигрывавшей сцены ее детства, а приват–доцент Зигмунд Фрейд превратился в отца. Она называла его папой. В мыслях она вернулась домой, играла с отцом, говорила о своей любви к нему, рассказывала, как торопилась из школы к обеду, чтобы встретиться с ним. Затем настроение изменилось, и она разрыдалась, отрицая, что была плохой, что он должен верить ей. Затем разгневалась, отказываясь выполнять указания Зигмунда, и утверждала, что сбежит из дома, не любит его больше… Все это сопровождалось серией гримас, изображавших детское кокетство, заламыванием рук и слезами, явно воссоздававшими ее прошлое.

Другие пациенты при осуществлении переноса в прошлое забывали, где они находятся, смешивали воспоминания и эмоции, часто впадали в плач и даже ругались. Пока он не осознал особенности переноса, у него было чувство, будто крики, проклятия, любезные жесты предназначаются ему, ведь он нес ответственность за пробуждение воспоминаний. В случае с Эммой процесс переноса развивался во всей полноте: она переживала каждый час, раскрывала наполненные эмоциями сцены, будучи убежденной, что проводит их с кровным отцом.

Зигмунд неохотно отпускал Эмму в конце часа сеанса, хотя на очереди был новый пациент. Вернувшись в настоящее, она уже не помнила ничего, что происходило во время сеанса. Йозеф Брейер считал такие сцены проявлением истерии. Боли в желудке усилились, обострилось воспаление лобных пазух. Он изучил статью Флиса о неврозе носового рефлекса, раздумывал над тем, не вызваны ли боли у Эммы затруднениями дыхания. К счастью, Вильгельм приехал с визитом в Вену. Зигмунд спросил Эмму, может ли он проконсультироваться с Флисом. Она согласилась.

На следующее утро после приезда в Вену Вильгельм Флис пришел в приемную Зигмунда для осмотра Эммы и провел ряд исследований.

– Нет сомнения, Зиг, причина неприятностей у этой молодой женщины связана с дыхательными путями, – объявил он. – Требуется их расширить. Нынешнее состояние не только может вызывать боли в желудке, но и оказывает расстраивающее влияние на ее половые органы.

– Тогда, Вильгельм, ты думаешь, что ее следует оперировать?

– Несомненно. Это легкая операция. Я сделал их сотни. Ей придется пробыть в больнице лишь два дня.

– Но тебя не будет здесь, чтобы ухаживать за ней.

– Послеоперационный уход нужен, но ты сам можешь изъять тампон через несколько дней. Она вернется в нормальное состояние за одну–две недели. Назначай операцию на завтра.

– Мы проведем ее в санатории «Лоев»; это хорошо оборудованный частный госпиталь. Спасибо тебе, Вильгельм.

Операция прошла успешно. Флис возвратился в Берлин. Эмму забрали домой. На следующий день, когда Зигмунд вошел в ее спальню, он почувствовал дурной запах. Осмотрев ее нос, он увидел дрожание слизистой. Из–за острой боли она не спала всю ночь. Он дал ей болеутоляющее. На следующий день вышел осколок кости и началось кровотечение. Через день Зигмунд не смог промыть носовой канал. Он понял, что Эмма в опасности. Пригласил доктора Герзуни, тот прибыл немедленно. Специалист по болезням носа, сделав упор на недостаточном дренаже, вставил резиновую трубку и сказал Зигмунду, что придется вновь ломать кость, если трубка не удержится. Воздух был насыщен зловонием.

На следующий день рано утром Зигмунда разбудили сообщением, что у Эммы сильное кровотечение. Доктор Герзуни смог прийти только вечером. Зигмунд попросил отоларинголога доктора Рекеля посетить Эмму. К приходу Рекеля кровь шла у Эммы не только из носа, но и изо рта. Запах в комнате был нестерпимым. Доктор Рекель прочистил нос, извлек спекшиеся сгустки и тампон, затем внимательно уставился на что–то, повернулся к Зигмунду и спросил:

– Что это?

Зигмунд посмотрел и ответил:

– Не знаю. Что это может быть?

– Нить. Взгляну, в чем дело.

Он взялся за конец нити и потянул. Он тянул… тянул… и тянул до тех пор, пока не вытащил почти полметра марли, оставленной доктором Флисом после операции в носовой пазухе Эммы. Поток крови буквально вырвался из Эммы; она пожелтела, затем побелела, глаза вылезли из орбит. Зигмунд тронул пульс: он едва прощупывался. Над Эммой нависла смертельная опасность. Доктор Рекель действовал быстро, вложил в пазуху смоченную раствором йода марлю. Кровотечение остановилось.

В состоянии, близком к обмороку, Зигмунд выбежал в соседнюю комнату и выпил стакан воды. Он был в ужасе. Если бы марлю не заметили еще несколько дней, Эмма умерла бы от интоксикации. Растущее понимание того, что не следовало разрешать операцию, вызвало новую волну тошноты. Операцию следовало провести докторам Герзуни или Рекелю, которые обеспечили бы и послеоперационный уход; но, подобно пригоршне ледяной воды, брошенной в лицо, сознание поразила мысль, что неполадки у Эммы, будь то соматические или психические, не имели никакого отношения к носу. Операция была большой ошибкой. В этом озарении он осознал, что не было ничего плохого ни с носом Флиса, ни с его собственным!