Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

В начале августа я получил долгожданный отпуск. Я давно писал рапорты начальству, где просил предоставить мне возможность съездить в освобожденный Севастополь, в надежде увидеть мать. Наши войска все дальше продвигались на запад, что создавала дополнительные трудности для подобного отпуска, наконец, я получил разрешение. Путь был замысловатым. попутным транспортным самолетом до Киева, затем транспортом до Одессы и только потом военным катером в Севастополь.

Город я не узнал, две обороны почти полностью его разрушили. Прошли чуть больше трех месяцев с того момента, как война покинула город, оставив за собой незажившие, гноящиеся рубцы. Передвигаться как по воде, так и по суше надо было с особой осторожностью. бомбы, мины, снаряды еще были разбросаны или установлены повсюду. Не было воды и канализации. По развалинам города среди остовов зданий и обуглившихся деревьев сновали крысы. Крымское море и солнце выстояли, а вот город – нет. Увиденное почему-то представилось мне адом, не шумным и огненным, но тихим и покинутым, словно демоны бросили свое пристанище, и место некогда ужасного огня и дьявольских мук вдруг стало заброшенным кладбищем, поглотившим под руинами и жертв, и мучителей. Апокалипсическую картину усиливал еще витавший в воздухе трупный запах, шедший от развалин и скорых захоронений. С трепетом я шел по направлению к своему дому, еле угадывая дорогу. Но дома не было – развалившийся обгоревший остов, а рядом такая же обгоревшая мертвая яблоня со скрученными ветвями почти без листвы. Что попало в дом. бомба или артиллерийский снаряд или он сгорел по другой причине, понять было трудно. Ну, вот и все – прошептал я сквозь зубы, теперь я, взрослый мужчина, действительно вырос. В страхе наткнуться на человеческие останки я шарил по развалинам, но ничего не нашел кроме нескольких обуглившихся элементов мебели, да пепла обгоревших книг. Матери нигде не было. Соседские дома были в таком же состоянии, метрах в пятидесяти от моего дома возвышался остов разрушенной, но не обгоревшей двухэтажки, в которой копошились беспризорные дети. Я отдал им часть своего продовольственного пайка, собранного для матери, и пошел в ближайшую комендатуру. Мои дальнейшие расспросы и поиски матери ничего не дали, связь с домом и детством была потеряна навсегда.

Я вернулся в часть с маниакальной решимостью бить фашистов, бросаясь в любое пекло, хоть тараном, хоть руками, без страха и осторожности. Конечно, в полку я рассказал о личной трагедии. Речкалов, будучи человеком отчаянным и рискованным, как с собой, так и с подчиненными, на этот раз проявил осторожность. Чтобы я не выкинул глупый фортель, он несколько месяцев не допускал меня к полетам, а затем, после восстановления еще несколько месяцев поручал не боевые задания.

К тому времени 16-ГИАП получил наименование «Сандомирский» и был награжден орденом Александра Невского. Весной сорок пятого года мы в составе 2 Белорусского фронта участвовали в Восточно-Померанской наступательной операции. Перед войсками стояла задача ликвидировать группировку противника занявшую оборону в Данциге, Гдыне и на косе Хель контролирующую Данцигскую бухту. Данцинг окружала цепь мощных фортов и прочих бетонных фортификационных сооружений. Немецкую 2-ю армию поддерживало приблизительно сто самолетов, совершавших регулярные налеты на наши войска.

После того, как Речкалова забрали в управление 9 гиад, часть возглавил получивший капитана Иван Бабак, прозванный в полку «Ваней цыганом». Худенький интеллигентный парень двадцати шести лет от роду, отличный летчик, начавший войну сержантом весной 1942 и сделавший блестящую авиационную карьеру благодаря своему настойчивому характеру, воле к победе и грамотной тактики воздушного бойца. В полку Ивана Ильича любили и уважали, прозвище «цыган» он получил за смуглость, а «Ваней» его ласково называли старшие по возрасту летчики за молодость. Говоря откровенно, я завидовал ему белой завистью, ведь я был старше, перед самой войной получил лейтенанта, но так и оставался лейтенантом четвертый год, даже не став ведущим пары. У меня был достаточный боевой опыт, восемь сбитых самолетов, но этого было мало. Наверное, из меня вышел бы неплохой штабист. Я видел в себе талант планирования операций, организации взаимодействия, штурманской подготовки, все это начал развивать во мне еще Гущин. Но в реальном бою мне не хватало групповой слетанности и тактики, как правило, увидев противника, я сразу бросался в его сторону, стараясь навязать что-то вроде дуэли, иногда отрываясь от ведущего или звена.

Утром 14 марта Бабак вызвал в штаб полка группу из трех летчиков, в которую вошел и я. Командир полка обращался ко всем на «вы», тем более, что и по годам я был старше Ивана Ильича.

Мы склонились над картой. Командир и начальник штаба полка ввели нас в обстановку.

Сегодня утром наши наземные войска возобновили наступление на Данциг и Цоппот имея задачей рассечь немецкую группировку. Фашисты упорно сопротивляются, переходя в постоянные контратаки. В данный момент противник силами нескольких батальонов при поддержке танков проводят очередную контратаку в районе южнее – юго-западнее Данцига. Нужно атаковать немецкие танки. Воздух контролируют истребители соседних полков, так что опасаться внезапного нападения авиации противника с данцигских аэродромов не стоит.

Поднялись в воздух в 10.15 в условиях безоблачной погоды, что было большой редкостью для нынешней дождливой весны. Звено из трех Р-39 с подвешенными бомбами под фюзеляжем. Первым взлетел капитан Федоров, вторым – старший лейтенант Голубев, третьим – я. Никакого трепета перед предстоящей операцией я не испытывал, наоборот, я рвался в бой всем своим естеством, я хотел убивать врагов, считая убийство правым делом – война портит психику.

Идем достаточно низко на высоте одна тысяча футов. Почему-то мне вспомнились первые боевые вылеты осени 1941 года под Москвой. Да, свою столицу мы удержали и теперь приближаемся к столице Германии. Берлин становится навязчивой идеей, как для ком. состава так и для рядовых, «взять логово фашистского зверя!». Как все поменялось за прошедшие, бесконечно долгие три с половиной года войны, неизменной остается только все та же смерть, продолжающая разгуливать по земле.

Подходим к Данцигу с востока, где-то вверху целая эскадрилья Як-3 контролирует воздух. Авиация противника немногочисленна и хотя мы знает о ее присутствии в воздухе, можем быть уверены в надежном прикрытии. Доверяя командиру звена, все же периодически сверяю карту с наземными ориентирами – идем правильно. Маршрут проложен замысловато. вначале над контролируемой нами территорией, чтобы максимально избежать возможного зенитного огня или постов оповещения неприятеля. Только над городом мы временно попадаем под слабый обстрел зенитных пулеметов, пройдя город, поворачиваем на юг, пытаясь зайти на атакующих немцев с тыла. В стороне Яки начали прессовать немногочисленные немецкие истребители. По радиообмену можно понять, что подожгли нашего, затем сбили немца. Мы на боевом курсе, ищем танки, надо еще не спутать со своими. Видим идущую четверку тяжелых машин поддерживаемых пехотой. При виде наших самолетов пехота разбегается, стараясь лечь за укрытия. Танки идут достаточно плотным строем, атаковать всем вместе не получится. Поочередно заходим, сбрасывая бомбы и стараясь сразу уйти вверх и в сторону. Снова заходим, не одна из трех бомб в цель не попала, танки продолжают идти. Раньше в подобной ситуации я бы решил, что дело сделано, и надо лететь домой, но сегодня мы остаемся над полем боя. С мрачным упорством тройка Р-39, выполняя заход за заходом, продолжила штурмовку бронетехники и пехоты, ведя огонь из бортового оружия. Короткое снижение, с высоты триста метров долго не «попикируешь», «дах», «дах», «дах» – стучит пушка, пытаясь заглушить стрекотание пулеметов, и ручка «на себя». В одном из заходов я снизился совсем низко, метров до двадцати пяти, думал. не вытяну. Не знаю, в действительности так или это потом «додумало» воображение, но я увидел, как мои 37-мм снаряды и 12,7-мм патроны «Браунингов» отскакивают от брони тяжелых танков, а ведь в них еще попасть надо. Не добившись результатов и «проштурмовав» пехоту мы, вызвав бомбардировщики, повернули на аэродром.