Михаил Дубинский - Женщина в жизни великих и знаменитых людей

— Ах, вы смотрите на мои ноги! Мне всегда говорили, что они красивы.

И в то время, когда Мария-Луиза, нежась в постели, думала о своих красивых ногах, Наполеон, находясь еще под впечатлением сознания, что он едва не отправился на тот свет, говорит:

— На острове Эльба я могу еще быть счастлив с женой и сыном…

Как ошибался Наполеон! Едва он прибыл на остров, первой его мыслью было вызвать туда Марию-Луизу. Он был уверен, что она приедет. Разве она не говаривала ему часто: «Хорошая жена должна следовать за мужем, этого требует Евангелие». А ведь она хорошая жена. И в то время, когда для Наполеона наскоро приготовляли помещение на острове Эльба, в то время, как на потолке его зала художник изображал, по идее Наполеона, двух привязанных к одной нити голубей, которые тем более затягивают узел, чем более удаляются друг от друга, низложенный император писал безмятежной супруге, что все уже готово к ее приезду на остров и что он ждет ее с распростертыми объятиями. Ответа не было. Думая, что союзники или Бурбоны задержали ее письмо, Наполеон написал второе. Опять нет ответа. Он — третье. Ответа нет. Он посылает нарочных — тот же результат. Наконец, он начинает. думать, что Мария-Луиза находится под строгою ферулою[135] отца, который не разрешает ей переписываться с ним, и поэтому обращается к великому герцогу Тосканскому с просьбою выхлопотать разрешение на то, чтобы Мария-Луиза и г-жа Монтескью, гувернантка его сына, писали ему от времени до времени. Но ответом было безмолвие.

Наполеона, впрочем, ожидало утешение. В одно прекрасное время к нему неожиданно приехала Валевская, с которой он находился в интимных отношениях раньше, еще до женитьбы. Он был и обрадован, и разочарован. И в самом деле: вместо идеальной жены его горе пришла разделить далеко не идеальная любовница…

Что делала в это время Мария-Луиза? Она наслаждалась благоуханием воздуха и свежестью воды Экс-ле-бена. Она была не одна: ее одиночество разделял камергер Нейперг, заменявший ей, как утверждает Тюркан, мужа во всех отношениях. Что ей было за дело до корсиканского выходца, с которым соединила ее судьба? Она вышла за него по соображениям политики, в которой к тому же играла чисто пассивную роль, и когда эти соображения сделались анахронизмом, отвернулась и забыла о его существовании. С той минуты, как Наполеон был водворен на острове Эльба, он, по ее мнению, потерял всякие права на нее. Достаточно отметить, что она даже мужем перестала его называть. «Господин с острова Эльбы» — вот прозвище, которым она награждала его в редкие минуты, когда ей угодно было вспомнить о нем. Какая пропасть отделяла эту жирную австрийскую корову от жены Лафайета, перенесшей столько страданий, чтобы соединиться с любимым мужем хотя бы в тюрьме!

Но вот Наполеон бежал с острова Эльбы. Еще нисколько дней, к он в Париже. Сколько забот, сколько дела! Он работает над планом умиротворения взбаламученной Франции, стараясь в то же время задобрить врагов. И тем не менее мысль о Марии-Луизе его не покидает. Он продолжает ее любить. Едва он прибыл в Париж, как написал тестю, австрийскому императору, в Вену пламенное письмо, в котором умоляет его о возвращении жены. «Я слишком хорошо знаю принципы вашего величества, слишком хорошо знаю, какое значение придаете вы своим семейным привязанностям, чтобы не питать счастливой уверенности, что поспешите ускорить минуту нового соединения жены с мужем и сына с отцом, каковы бы ни были соображения вашего министерства и вашей политики». Так как и на это письмо не было ответа, то Наполеон послал в Вену Монрона, изгнанного им в 1811 году за то, что он слишком выставлял себя в качестве любовника принцессы Паулины, с поручением добиться во что бы то ни стало возвращения Марии-Луизы. Напрасный труд. Императрица не едет. Она никогда же приедет.

Звезда Наполеона быстро закатывалась. Союзники снова двинули против него свои полчища. Еще была надежда на поле сражения вернуть себе прежнее могущество и положение; но сражение под Ватерлоо решило все. Наполеон перестал быть Наполеоном. Он удалился в Англию, но высадился на острове св. Елены. Он рассчитывал на благородство английского народа, но забыл, что есть еще английское правительство. И действительно, его считали пленником и вместо гостеприимства, которого он требовал и на которое имел право рассчитывать, его ждал приказ об отправке на одинокий остров с нездоровым климатом, ждал смертный приговор в форме ссылки. Он быль слишком велик, чтобы его казнили, во он был также слишком опасен, чтобы слабые пигмеи, неожиданно сделавшиеся сильными, дали ему возможность долго жить.

Наполеон так и не увиделся ни с Марией-Луизой, ни с сыном. Но чувства его к жене не изменились. По свидетельству невольных товарищей Наполеона по пребыванию на пустынном острове, он беспрестанно говорил о жене и сыне, доказывая, что распространенный взгляд, будто разлука влияет гибельно на любовь, неверен.

— Я, — сказал он однажды, по свидетельству Гудсона Лоу, — очень люблю свою добрую Луизу. И после пяти лет разлуки я люблю ее еще больше, чем, может быть, любил бы, если бы мы вместе остались в Тюльрийском дворце.

Блажен, кто верует!

Людовик XVIII

Но вот кончилось владычество Наполеона. Гордый корсиканец, как вихрь, как шквал, налетел на Европу и, взволновав ее с одного конца до другого, исчез. Наступила новая пора. Повеяло миром. Разрозненные, разрушенные, разоренные европейские государства стали собираться с силами. На острове св. Елены еще жил человек, представлявший воплощение недавних бурь, но он уже был немощен. Как скованный Прометей, лежал он, пригвожденный к скале каменистой пустыни, обвиваемый грозным дыханием неприветливого океана, который с одинаковым равнодушием целовал и берега его родины, и скалы его мрачной темницы…

Людовику XVIII, младшему брату обезглавленного Людовика XVI, было уже 59 лет, когда священный союз, положивший конец бездонному властолюбию Наполеона, посадил его на французский престол. Орел был заменен индюком. Бедный! Новый король не знал, что владеет короной милостью людей, а не милостью Божией. Ему казалось, что вернулись времена его предков, времена Людовика XIV, когда все жило и радовалось, потому что горизонт был еще чист и ни откуда еще не доносилось раскатов надвигающегося грома. Начались реакционные меры, — как будто Франция не пережила грандиозной революции, которая все смела, срезала, развеяла и разнесла!

Конечно, началось и прежнее царство метресс. Правда, XIX век не XVII, и для таких властолюбивых дам, как г-жи Помпадур, Монтеспан и другие, места при французском дворе уже не было; но фаворитки все-таки существовали. Они вели прежнюю вольную жизнь, хотя и в менее широких размерах; они поглощали те же государственные расходы, хотя деньги, которые получал король, уже были подчинены строгой регламентации; они задавали даже тон политике, хотя скромно, тихо, под сурдинкой.