Татьяна Сухотина-Толстая - Дневник

У нас комитет бедноты состоит из трех членов: Никиты, повара Семена, Тита Ив. Первый — хороший мастер и плотник и хорошо зарабатывает. Сыновья и помогают и присылают. У него действительно мало земли, но денег достаточно. Человек он скромный, доброжелательный, милый, работящий и в работе добросовестный, но очень не чистый на руку. Дочери и сыновья зарабатывают. Две телки, две свиньи, одна лошадь.

Второй — Семен Николаевич Румянцев. Получает у нас 60 руб. жалованья, два пуда муки в месяц. Получает большой покос, разрешение пасти своих коров вместе с хозяйскими и кормится у нас. Два сына зарабатывают до 800 р. каждый в месяц. Получил от крестьян надел земли.

Третий — Тит. Был управляющий у Сумарокова, а потом у Кати Толстой. Обобрал Катю, как мог. Увез два плуга, двое или трое саней, телеги, бороны, 65 пудов пшеницы, которую погноил, пряча ее от чужих глаз. Всегда говорит на всех сходках. Набрал вокабюлер[284] новых слов, которые употребляет более или менее кстати. Свято верит в прочность Советской власти. Глуп и самоуверен до наивности. Приехал от Кати растолстевший, с изрядным брюшком. Теперь, проработав лето на земле, сильно сдал. Мужики ему смеются: «Что! Родил, небось, как с нами лето пожил. Брюхо-то протрес! Это не господ обирать!»

Узнала, что Сергеенко, как всегда, солгал, сказав, что Воробьев, Семен и Тит в комитете бедноты. Правда только то, что первый в этом комитете, а остальные два не были туда выбраны. Почему и для чего Сергеенке нужно всегда говорить неправду — трудно понять.

Вчера приехала Саша и Фельтен из Москвы. Она собирается уезжать из Москвы и оставлять дело разборки рукописей отца в Румянцевском музее. Мне это очень жаль. Но она еще мечется. В ней ничего не установилось, и она поэтому не может прямо идти. Отца она никогда не понимала и, любя его всем сердцем, она все же жила и живет до сих пор интересами вполне чуждыми его духу.

В общем же из ее жизни получается что-то нестройное, нецельное. Никогда она не может прилипнуть к одному делу.

Сама я политически не имею определенного взгляда. Но живу вне политики, и дело (воспитание Тани и писание воспоминаний и других вещей) не соприкасается близко с политикой.

То ужасное возмущение и отвращение, которое я испытывала первое время против действий большевиков — теперь немного улеглись. Путем размышлений я дошла до того, что, поняв явление, поняв и исследовав те ключи, из которых вытекают данные явления, нельзя на них возмущаться. Надо выработать отношение к происходящему.

Революция и большевизм произошли оттого, что старая власть или, скорее, правительство (власти уже не было) — сгнило и развалилось. Обломки свалились нам на голову и пощелкали нас. Но не развалиться это здание не могло. И нам надо только приветствовать это разрушение.

1919

Москва неузнаваема. Совсем нет магазинов. Есть городские лавки, в которых по карточкам дают очень маленькое количество продуктов — настолько малое, что жить ими нельзя, и вся Москва живет тем, что она потихоньку из-под полы, через черные лестницы покупает у спекулянтов по бешеной цене. При мне брат Сергей купил 10 ф. сахара по 55 р. за фунт и черный хлеб по 11 р. за фунт. Теперь цены возросли в полтора раза. Я купила вчера для Саши 25 ф. соленой свинины за 1000 р. Мы с Таней вегетарьянствуем, но Оболенские иногда едят мясо.

Я всякий день удивляюсь тому, как мы еще существуем. У меня долга пока немного — 5500 р. Саше и тете Тане и около того же конторе. Продала корову за 2500, продала кое-какие тряпки. Кроме того, заработала 500 р. статьей «Старушка Шмидт», которую продала в «Голос минувшего», и более 1000 р. вязанием шарфов, платков, детских башмачков и пр.

Две недели тому назад я прошла в Туле по базару с платками и шарфами. Продала один платок за 160 р. и два шарфа по 80 р. Очень было забавно. Многие обращались со мной на «ты». Все были очень вежливы и добродушны.

Вчера я ночевала в большом доме в комнате тети Тани, т. к. вечером с ней сделалась дурнота. После обеда ей вдруг сделалось дурно, она хотела встать с кушетки, и вдруг во весь рост повалилась на пол. Скоро она пришла в себя, но была слаба. Я перенесла к ней свою постель и спала у нее на диване. Бедная моя Танька поплакала, что ей пришлось с Wells спать. Она сама только что поправилась после десятидневной инфлюэнцы, и у нее нервы еще слабы. Очень она растет и развивается. Очень всеми любима и балована и, кажется, заслуживает этого прекрасным нравом и любящим сердцем.

Сегодня воскресенье. Вот что я делала с утра: вставши, подала тете Тане чай, поджарила ей хлеба, который она съела с удовольствием. Дома у себя выпила кофе и поработала. После завтрака покатала Митю Оболенского в санках, потом привезла мама с гумна (она ходила с детьми на могилу), потом возила тетю Таню в потребиловку, где мы за огромные деньги купили бумаги, ниток и спичек. Обедали мы с Таней и Wells в большом доме. После обеда пришли Сережа и Маша Оболенские, и я читала им с Таней «Мертвые души», главу, где Чичиков у генерала Бетрищева. Все последнее время чувствую себя нездоровой — голова кружится и нет сил и энергии. Зима очень морозная. Сегодня очень яркий, морозный, солнечный день, но градусов немного.

Приходили ко мне на кухню ребята с деревни и говорили определенно о том, что Петроград взят. (Оказалось, неправда. После этого раз 20 я слышала то же самое и всегда оказывалось, что это вздор.) Кем — неясно. Не то англичанами, не то белогвардейцами, не то шведами и финляндцами. Видимо, что-то там происходит, т. к. в газете нет никаких известий второй день из Петербурга.

Устали все.

Продать ничего нельзя, купить нельзя, иметь у себя нельзя. И, что самое несносное, это то, что никто не знает своих прав. В прошлый четверг, например, вдруг конные оцепили базар и стали разгонять торгующих. Рассказывал мне про это Вас. Доканов, который ездит в Туле извозчиком. Говорит, что все бежали в панике, многое порастеряли, попортили, к нему в сани кто-то стал прятать абажуры, он стал этому противиться… И что тут было!

Сегодня приехала из Москвы дочь Ильи Васильевича — Верочка и рассказывала о Москве очень безотрадно. Везде холод. У них в зале полградуса мороза. У Саши, сестры, четырехэтажный дом совсем не топят. Трамваи не ходят. Канализация испортилась, поэтому вонь и зараза. Ввоз хлеба и муки опять стали строго контролировать, и поэтому пуд муки стоит 1000 р. Болезней много, как и везде. В Туле да и во всех окрестных деревнях повальный сыпной тиф. Сейчас в Ясной на деревне лежит няня Оболенских — Матреша.

Верочка рассказывала о том, что, когда она была у Саши, с ней была дурнота. Это теперь очень частое явление. А живет Саша одна без прислуги, и кроме своих дел у нее полны руки чужих. Не хватает сил на работу в музее, работу для своего питания, на длинные концы пешком по Москве и на топку своего тела.