Вернер Мазер - Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность

Однако все это лишь тень прежнего Гитлера, слегка ожившая под влиянием разработанной им после начала битвы в Нормандии в условиях строжайшей секретности операции «Северный ветер», к которой не были допущены даже офицеры штаба вермахта. Ее исход еще раз доказывает, насколько слабо Гитлер в определенных ситуациях оценивает реальность. Прежде чем этот план в начале января 1945 г. в Эльзасе начинает оказывать влияние на театр основного наступления на севере, Гитлер признает, что «продолжение арденнской операции не имеет шансов на успех». Что же касается операции в Эльзасе, то Гитлер признает ее полный провал лишь спустя несколько дней. 14 января 1945 г., на следующий день после переноса ставки фюрера в Берлин, он уже не может не признать, что наступательная инициатива перешла к противнику.

Теперь ему осталось жить лишь 106 дней. Уже 22 августа 1944 г., за пять дней до того, как он посчитал, что время для принятия политических решений еще не созрело, Рузвельт в своему меморандуме сообщил военному министру: «Необходимо разъяснить немецкому народу, что вся нация позволила втянуть себя в противозаконный заговор против морали современной цивилизации». Вряд ли можно было связывать с этими словами радужные надежды. Для Гитлера их, во всяком случае, уже не оставалось.

22 апреля 1945 г., на следующий день после того, как профессор Тео Морель окончательно покинул своего пациента, тот рассуждал в бункере рейхсканцелярии о самоубийстве: «Мне следовало бы принять это самое важное в моей жизни решение еще в ноябре 1944 г. и не покидать ставки в Восточной Пруссии».[392] Говоря это, он прекрасно осознает, что вся его борьба начиная с 1941 г. была направлена только на то, чтобы как можно дольше оттянуть принятие такого решения. Когда спустя пять дней в Берлине он все же принимает решение покончить с собой[393] и разом положить конец «всей этой суете», как он выразился, в стиле игрока ва-банк он приукрашивает и придает героический дух этому решению в глазах окружающих и заявляет: «В этом городе у меня было право отдавать приказы. Теперь я должен повиноваться приказу судьбы. Даже если бы у меня была возможность спастись, я не сделал бы этого. Капитан тонет вместе со своим кораблем». 13 апреля Ева Браун интересуется у генерал-лейтенанта Герхарда Энгеля, как можно надежнее всего застрелиться. Несмотря на уговоры своего окружения, в частности Ханны Райч и Ганса Баура, которые хотели вывезти Гитлера на самолете, он остается в Берлине и кончает с собой, когда все уже потеряно. За тря дня до этого он, находясь под воздействием стимуляторов, спокойно ложится в постель и отдает распоряжение разбудить его только в том случае, если перед его спальней остановится русский танк, чтобы завершить «последние приготовления».

Описание последних дней Гитлера, сделанное Тревор-Ропером, настолько подробно и достоверно, что излишне повторять его здесь.

Совсем по-другому обстоит дело с обнаружением трупа Гитлера. Опубликованное Львом Безыменским спустя 23 года после этого события утверждение, будто он был обнаружен советскими солдатами в начале мая 1945 г., опознан спустя несколько дней экспертной комиссией и в конце мая «окончательно сожжен, после чего пепел… был развеян по ветру», не подтверждается фактами.

По внешнему виду труп, выкопанный советскими солдатами в начале мая 1945 г. из засыпанной воронки от гранаты, никем не мог быть опознан. По данным акта № 12 советской комиссии по расследованию, он был обожжен до неузнаваемости. От головы остались только обожженные части затылочной кости, левой височной кости, нижние части скуловой и носовой кости, а также верхняя и нижняя челюсти, в то время как вся кожа на лице и верхняя часть черепа отсутствовали. Не лучше выглядели туловище, руки и ноги. Таким образом, комиссии Красной Армии в качестве доказательства, что ею обнаружен «предположительно труп Гитлера», оставались только челюсти. То, что ее данные о зубах, мостах, коронках и пломбах убитого поразительно совпадали с описанием челюстей Гитлера, объяснялось обстоятельствами, к возникновению которых комиссия не имела отношения. После того как комиссия завершила работу, в руки советских экспертов через ассистентку дантиста Гуго Блашке Кете Хойзерман попала медицинская картотека с точными данными о зубах Гитлера и несколько его рентгеновских снимков, а зубной техник Фриц Эхтман, изготовивший для Гитлера несколько коронок и мостов,[394] снабдил их дополнительными сведениями. Этими фактами они не только воздействовали на людей из числа ближайшего окружения Гитлера, которых находились в плену и которых постоянно допрашивали о месте его нахождения и смерти, но и использовали полученные от них данные и не относящиеся к делу фотографии в 1968 г. в качестве «доказательства», что Гитлер якобы был найден и опознан. По сведениям людей из окружения Гитлера, которые либо наблюдали за его сожжением и похоронами 30 апреля 1945 г., либо непосредственно занимались сжиганием трупа, туловище и голова Гитлера горели с 16 и по меньшей мере до 18 часов 30 минут (данные после 18.30 не могут считаться достаточно достоверными). Незадолго до 23 часов тело, которое, по их словам, почти полностью сгорело, было захоронено. «Обугленный труп, у которого уже не было лица, а вместо головы были ужасно обгоревшие остатки, был положен на брезент и под сильным советским артиллерийским огнем закопан на изрытом воронками поле вблизи рейхсканцелярии. Воронка, в которую его положили, была зарыта землей и утрамбована сверху», — рассказывал личный адъютант Гитлера Отто Гюнше, который поджег тело в 16 часов, спустя полчаса после самоубийства. Не только Гюнше, но и другие люди, участвовавшие в сожжении, например слуга Гитлера Хайнц Линге и его водитель Эрих Кемпка, достававший для этих целей бензин, показали, что от головы Гитлера ничего не осталось. Допрошенный советскими властями Гарри Менгесхаузен, несший караульную службу в составе боевой группы СС «Монке» в рейхсканцелярии и наблюдавший через окно за церемонией сожжения с расстояния 60 метров, рассказал, что голова Гитлера была «сожжена»,[395] прежде чем труп был захоронен. А один из полицейских, который служил в личной охране под командованием Раттенхубера и не пожелал быть названным, доложил Геббельсу вскоре после 22 часов, то есть непосредственно перед захоронением, что «фюрер полностью сожжен и от него почти ничего не осталось».[396] Некоторые из свидетелей, которые впоследствии уже не столь уверенно говорили о «полном сожжении», делали это явно под влиянием внушенного им представления, что человек не может полностью сгореть при наличии всего 90 литров бензина. Так, например, пилот Ганс Баур, которому Гитлер поручил позаботиться о полном уничтожении его тела, заявил: «Если бы я знал, что Кемпка сможет достать всего 180 литров бензина для фюрера и его жены, то я бы позаботился о том, чтобы кремировать его в одной из больших коксовых печей». Несмотря на некоторые более поздние оговорки, все выжившие свидетели придерживаются мнения, что после эксгумации тела Гитлера совершенно невозможно было обнаружить у него во рту «части стенки и донышка тонкостенной стеклянной ампулы», как указано в акте № 12 советской комиссии от 8 мая 1945 г. При этом они даже не ссылаются на показания Кемпки о том, что голова была полностью раздроблена в результате выстрела в рот.[397]