Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай
Но очень быстро – всего через несколько лет и несколько космических полетов – опасение, что космонавту грозит информационный голод, было забыто. Или, точнее, не вообще забыто, а переадресовано дальним космическим полетам будущего, в которых космонавты будут годами добираться до какой-нибудь далекой планеты, изредка пытаясь найти свою Землю среди множества мелких звездочек, видимых в иллюминаторах корабля.
Что же касается полетов орбитальных или даже имеющих своей целью Луну, то в них – это выяснилось довольно быстро – скучать космонавтам стало некогда. Какой уж там недостаточный приток впечатлений! Дай-то бог программу каждого очередного дня полностью провернуть и все с этим связанные впечатления переварить! Именно это стало одной из главных забот космонавтов.
И когда вернулся на Землю экипаж «Союза-16» – А. В. Филиппенко и Н. Н. Рукавишников, – руководитель подготовки наших космонавтов В. А. Шаталов (сам до этого трижды слетавший в космос), оценивая работу своих коллег, сделал особый упор на то, что экипаж «полностью выполнил программу». То же самое он подчеркнул полугодом раньше, говоря о полете П. Р. Поповича и Ю. П. Артюхина на орбитальном комплексе «Салют-3» – «Союз-14»: «Во-первых, экипаж выполнил всю запланированную программу…»
Видите: во-первых!.. Это стало первым! О мужестве, отваге и тому подобных категориях разговора нет: они подразумеваются. Как условие необходимое, но в наше время уже недостаточное. Просто согласиться сесть в корабль, который увезет тебя в космос, сегодня мало. В космосе нужно работать. Работать с предельной интенсивностью. И – квалифицированно!
Постепенно требования к космонавтам и в этом отношении стали ужесточаться. Как-то раз очередной работающий в космосе экипаж немного поднапутал – нажал какие-то кнопки в неправильной последовательности. Дело удалось с помощью ЦУПа поправить: нужный маневр был выполнен, хотя и не оптимальным путем. Пришлось по заведенному порядку доложить об этом «наверх» – чересчур широкий круг людей был в курсе происшествия и информация о нем так или иначе не могла не просочиться. Выслушав доклад, Д. Ф. Устинов, курировавший тогда космические дела, подумал и сказал:
– Пора нам начинать наказывать.
Подумал еще и добавил:
– Наказывать тех, кто готовит космонавтов…
Да, работать в космосе стало непросто.
Интересно, что и в этом смысле история развития космических полетов в основных чертах повторила историю авиации. Сравните деятельность первых пилотов, которые совершали свои героические (конечно же, героические!) полеты, – можно сказать, ради самих этих полетов, ради того, чтобы убедиться самим и убедить других: человек может летать, – с деятельностью современного летчика-испытателя, каждую секунду выше головы загруженного бездной дел: управлением самолетом и его многочисленными системами, установлением предусмотренных программой (зачастую очень непростых, никогда в нормальной эксплуатации не встречающихся) режимов, ориентировкой в пространстве, ведением связи, записями в планшете – всего не перечислишь!
Не хочу напрасно огорчать своих друзей-космонавтов, но боюсь, что чаша сия ожидает их в самом недалеком будущем. Впрочем, почему в будущем? Уже сейчас космонавт В. В. Коваленок на вопрос о том, чего в космосе больше всего не хватает, а чего в избытке, ответил: «Больше всего не хватает времени. А интересных дел всегда избыток…»
Какой уж тут «информационный голод»!..
Из экипажа «Восхода» я был хорошо знаком с Владимиром Михайловичем Комаровым и Константином Петровичем Феоктистовым. Третьего члена экипажа – Бориса Борисовича Егорова, – к сожалению, знал гораздо меньше: по своей врачебной специальности он занимался работами, к которым я прямого отношения не имел.
Комаров в отряде космонавтов выделялся прежде всего самой своей «докосмической» биографией. К моменту прихода в Центр он уже многое имел за плечами. В авиацию он пришел… Да, строго говоря, он в нее и не пришел: начало сознательной жизни застало его уже, можно сказать, в авиации – в специальной средней школе Военно-воздушных сил: были в свое время такие учебные заведения. Неудивительно, что, получив среднее образование, Комаров прямым путем пошел в военно-авиационное училище летчиков, после окончания которого пять лет служил летчиком-истребителем в строевых частях. Летал на самых скоростных по тому времени самолетах, учился сам, учил других – и в какой-то момент почувствовал, что дальше проникать в глубинную суть явлений, сопутствующих полету, ему уже трудно. Вернее, нецелесообразно.
– КПД не тот, – как объяснил он впоследствии.
А жить иначе как с самым высоким КПД – коэффициентом полезного действия – он не желал. Был в этом смысле максималистом. Потому и поступил в прославленную Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. Заметьте: в инженерную. Не все друзья, даже близкие, поняли это решение («Что тебе, летать надоело?»). Нет, летать ему не надоело. Ему этого стало мало – просто летать. Он хотел летать иначе и доказал это, вернувшись после окончания академии на летную работу уже в новом качестве: летчиком-испытателем. В этой области проработал сравнительно недолго, при первом же наборе в отряд космонавтов поступил в него, – но что-то (и немалое «что-то») из опыта летно-испытательной работы, вне всякого сомнения, извлек. Не случайно, я уверен, было одно то, что на двух из пока существующих типов советских космических кораблей – на «Восходе» и на «Союзе» – не кто иной, как Комаров, выполнял первые, по существу, чисто испытательные полеты. Его кандидатура напрашивалась на такое дело сама собой. И не только потому, что он был профессионально к этому отлично подготовлен, обладая опытом работы и квалификацией в удачном сочетании: летчика, инженера, испытателя. Он отлично подходил к испытательной работе и по характеру своему, по вдумчивости, по неутолимой потребности в любом деле докопаться до самой его сердцевины, по тому, наконец, что был просто очень умным человеком (мы в своих официальных и неофициальных оценках как-то стали забывать, что умный человек – это всегда хорошо. Много ли вы видели, скажем, служебных характеристик, где было бы написано: умный человек?).
А кроме всего прочего, привлекал к себе сердца людей Комаров своей естественной, абсолютно непоказной скромностью.
В дни, когда мы праздновали двадцатилетие Победы, Владимир Михайлович откликнулся на приглашение летчиков-испытателей и приехал к нам в клуб.
Выйдя на трибуну, он начал с того, что сомневается в своем праве выступать в этот день: ведь в Великой Отечественной войне он не участвовал; когда она закончилась, он, правда, уже носил на плечах голубые авиационные
