Борис Тихомолов - Романтика неба

— В Москве! Москвич я. Снегу небось навали-ило. Хрустит, а?

И тут я догадался, что за печать лежит на лицах этих людей. Ностальгия! Тоска по родине.

— Хрустит, — сказал я. — Морозец щиплет уши. Березки в инее. И вам привет от Родины!

У незнакомца сверкнули глаза:

— Спасибо вам! Спасибо, товарищ гвардии майор!

Уже опустилась теплая южная ночь, когда за нами приехал небольшой автобус. Мы заняли места, и шофер, рванув машину, стремительно вылетел на шоссе, где все было вперемешку: шли ослики с поклажей, мчались грузовые автомобили допотопной конструкции, гордо вышагивали верблюды с вьюками, и среди них, нисколько не снижая скорости и круто лавируя, сновали юркие «виллисы» и сверкающие лаком лимузины. Мимо нас мелькали тюки, вьюки, частокол верблюжьих ног, сюртуки и шапки погонщиков. От света фар вспыхивали изумрудом глаза верблюдов и ослов, пахло конским потом, навозом и пылью. Шофер, объезжая препятствия, лихо выкручивал баранку, нас бросало из стороны в сторону, и мы, вот-вот ожидая столкновения, изо всех сил сжимали пальцами подлокотники кресел. Ну и ну! Вот это заграница!

Очнулись только, когда остановились на узкой улочке, возле небольшого двухэтажного здания с ажурными балконами, с которых нас приветствовали криками экипажи самолетов, прилетевших раньше.

Откуда-то из сводчатых ворот появился молодой иранец в широких шароварах и в длинном жилете, одетом поверх чистой белой рубахи. Вежливо открыл дверь, улыбнулся, сказал по-русски, с трудом подбирая слова:

— С-да-раствуй-те. Очен рад вам. Пожалста.

Он повел нас почему-то через черный ход. По узкой скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж, где нам была отведена комната с четырьмя кроватями и керосиновой лампой под потолком. Два распахнутых настежь высоких окна и просторный балкон выходили на улицу.

К нам в комнату с шумом ввалились ребята. Они были чуточку навеселе.

— Привет!

— Привет.

— Притопали?

— Как видите.

— Ну, как, вам нравится заграница?

— Еще не осмотрелись.

— Тогда пошли, мы вам покажем.

И все повалили вслед за хозяином. Иранец показал нам умывальник с «пипкой» и примитивную уборную, которой мы немало подивились: два очка в каменном полу и тут же медные кумганы для омовения. Водопровода не было. Как объяснил нам хозяин, вода в Тегеране принадлежала шаху, и населению ее развозят в бочках за плату. Есть деньги — есть вода. Нет — пей из арыка!

Мы удивлены:

— Вот так заграница!

Романов спросил:

— Есть хотите?

— Хотим.

— Ну, тогда пошли. У нас еще осталось кое-что.

В комнате у ребят кавардак. Постели примяты, пепельница на столе полна окурков. Тут же на пергаментной бумаге — остатки еды: куриные косточки, шкурки от колбасы, огрызки яблок. Рядом — опорожненный до половины графин с мутноватой шахской водой, несколько граненых стаканов и двухлитровая зеленая фляга американского происхождения, на алюминиевом боку которой по английски надпись: «Дистиллированная вода».

Мы сели за стол.

— Ну, тамада, подавай, что там есть!

И нам подали завернутую в бумагу половину отварной индюшки, хлеб и несколько луковиц. Иван Романов взял флягу, потряс ее, широко улыбнулся:

— Булькает! — и налил нам в стаканы по приличной доза. — Так будете или разведете? Чистый спирт.

Мы переглянулись:

— Так, — сказал Куликов.

Остальные молча кивнули.

— Принято единогласно!

Я поднял стакан и тут же почему-то вспомнил этого парня — возле самолета, и тех — других. И их печальные лица. Ностальгия. Страшная болезнь!

— Хлопцы, вы видели этих ребят у самолетов?

— Видели, — отозвался кто-то из дальнего угла. — Тоскуют по родине. Один кинулся меня обнимать. Как брата родного. И слезы на глазах…

— Мда! — сказал Куликов и передернул плечами. — Выпьем за Родину.

Выпили. Распотрошили индюшку. Закусывали молча. Романов взял флягу:

— Еще по одной?

— Нет, хватит.

Куликов задумчиво обгладывал косточку.

— Ну, а зачем же мы сюда прилетели, кто скажет? Маршал ничего не говорил?

— Ничего. Прилетел и уехал. Озабоченный такой.

— Странно, — сказал Куликов, положил косточку в общую кучу, собрал объедки, туго завернул их в бумагу и вытер пальцы о сверток. — Ладно, не знаем так не знаем. Пошли-ка спать.

Большая Тройка

Нас разбудило громкое воркование голубей. Я просыпался медленно, не торопясь и как-то по особенному вкусно. Безмятежно. Войны будто и не бывало. Уже отвык за пять месяцев от ночного бдения, от грохота моторов, от стука шасси на взлете, от прожекторов и зенитных снарядов. Уже пять месяцев я ложусь спать по-человечески — с вечера и утром просыпаюсь. Открываю глаза и по привычке тут же таращу их через окно на небо, чтобы узнать из первоисточников, а какая же там погода и как поживает доброе старое Солнышко? А тут голуби — олицетворение мира. И воркованье, несущее с собой воспоминание о детстве…

…Ташкент. Высокие тополя в центре города. Магазины. Там под крышами жили голуби и так же вот стонали по утрам от избытка любовных чувств…

Кто-то прошлепал по коридору босыми ногами, открыл дверь.

— Ребята, вставайте, казначей приехал!

— Казначей? Какой казначей?

Однако интересно! Полетели одеяла в сторону. Быстро! Быстро! Надо бежать в умывальную, там небось очередь сейчас.

Белоус потрогал пальцем подбородок:

— Побриться бы.

— Я дам тебе бритву, — сказал Глушаев.

Белоус мотнул головой:

— Не надо, пойду в парикмахерскую.

— А деньги?

— Даст казначей. Зачем же он тогда приехал!

Схватил полотенце, мыло, зубной порошок — вылетел. Через полминуты стремительно распахнулась дверь. Белоус просунул голову:

— Казначей выдает денежки! Двадцать два с половиной тумана в сутки. Во! — и скрылся.

Двадцать два с половиной тумана? Много это или мало?

Казначей, с желтым лицом, молчаливый, строгий, поправив кончиком пальцев очки в золотой оправе, отсчитал двадцать две новенькие бумажки и, придавив их сверху пятью монетами, пододвинул ведомость:

— Распишитесь.

Первый раз в жизни я держал в руках иностранные кредитки со странным названием «туманы». А что мы будем делать с этими туманами?

И тотчас же нашелся ответ. Полковник Петухов сказал:

— Товарищи! Питаться будем за плату в посольской столовой. Кто готов, пойдемте со мной, остальные с капитаном Топорковым. Он знает, где посольство. Ну, пошли?

Я поискал глазами свой экипаж. Борттехник здесь, штурман здесь и моторист здесь. А где же Белоус? Радиста не было. Куда его черти уволокли?! Пришлось ждать. Оказывается, он и борттехник Романов пошли в парикмахерскую. Вот шутоломные головы!