Михал Гедройц - По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России

Каждый вечер у Скибиньских происходили и более серьезные сборища, когда мать слушала по радио новости из Парижа или Лондона и переводила их. Одна из новостей — вступление в должность президента Польши Владислава Рачкевича — вызвала у Скибиньских гул одобрения и, передаваемая шепотом, стала сенсацией в Деречине. Рачкевич был другом нашей семьи, и весь город помнил его приезды в Лобзов.

Кроме того, пишет Янек, вскоре круг обязанностей матери на вечерних посиделках был расширен, и в него вошли ее воспоминания. Она была хорошей рассказчицей, а слушатели желали услышать о людях, с которыми были знакомы родители, и событиях, свидетелями которых они были.

Тем временем за порогом Скибиньских на нас надвигался враждебный мир. В конце октября из Деречина заключенных перевели в Слоним. Их прогнали пешком 30 километров; выход состоялся тайно, до зари, но не прошел незамеченным. Из Слонима до нас дошли известия, что ноги у отца были все в язвах. Мать тут же принялась строить планы о тайной поездке в Слоним, чтобы отвезти лекарства и еду.

Примерно в это же самое время разыгрывался спектакль добровольного присоединения восточной части Второй Польской республики к Советскому Союзу. 22 октября состоялись выборы в Народное собрание Западной Белоруссии. Все жители Деречина, имевшие право голоса, были обязаны принять в них участие, в том числе и моя мать, Мартечка и Анушка, но не Тереска, которой было только семнадцать. Советская полиция согнала голосующих в помещение, увешанное красными флагами, и там им велели опустить заполненные нужным образом бумаги в урны для голосования. Таким образом покладистым кандидатам было обеспечено подавляющее большинство. Вскоре после этого Народное собрание выступило с просьбой о присоединении к Советскому Союзу, которая была удовлетворена 2 ноября.

К концу октября к матери явился неизвестный нам человек и представился — к ее вящей радости — посланником от ее сестер, которые находились в относительной безопасности в Вильно. Я говорю безопасности, потому что Виленская область оказалась в составе Литовской республики непосредственно перед советской оккупацией. Посланник предложил свои услуги, чтобы перевести нас через советско-литовскую границу. Он профессионально занимался контрабандой (преимущественно людей), и его успехи в этой области впечатляли. После бессонной ночи мать в нашем присутствии сказала этому человеку, что не может принять предложение. Это было первое важное решение, которое она приняла одна, без поддержки мужа. Она объяснила, что ее долг быть как можно ближе к мужу, а дети, естественно, должны оставаться при ней. Вскоре после этого она реализовала свой план отправиться в Слоним.

Это было рискованно, потому что мы были под надзором НКВД. Врагам народа категорически запрещалось выезжать за пределы города. На помощь ей пришел Юзеф Домбровский, который ради многолетней дружбы был готов пойти против власти. Мы с сестрами оставались под присмотром Мартечки, что видели все, поэтому отсутствие матери было не так заметно. Домбровский отправился в путь в санях, запряженных лошадьми, успешно избежал проверок на дорогах и доставил мать к воротам тюрьмы. Она отдала передачу с едой и медикаментами, и ей принесли квитанцию, подписанную отцом. Дата на корешке (он сейчас лежит передо мной) — 30 ноября 1939 года.

Мать начала кружить по периметру слонимской тюрьмы в надежде хоть мельком увидеть мужа. Внезапно в одном из тюремных окон она увидела его силуэт — один шанс на тысячу. У отца хватило времени только на то, чтобы перекрестить воздух в ее направлении. Ее тут же окружили, вооруженный патруль ввел ее внутрь. За этим последовал длинный допрос, перемежавшийся угрозами. Еще немного, и оба наших родителя оказались бы в лапах НКВД. Мать спасли ее прямые ответы. Она знала, что ее муж тоже скажет правду, что он и сделал, потому что в конце концов ее отпустили. К счастью, дети и Мартечка ничего не знали об этой опасности. Обратный путь в Деречин, довольно опасный, показался матери непримечательным. Позже до нас дошли слухи, что отец заплатил за этот шанс мельком увидеть жену пребыванием в карцере. Он видел ее в последний раз.

Наступило и прошло Рождество. Мы даже не пытались его отмечать. Я смутно помню тихую мессу рождественским утром. Мой одиннадцатый день рождения прошел в январе незамеченным. Зима была необычайно суровой, а в середине ее, 10 февраля 1940 года, прошла первая волна депортаций. Около четверти миллиона польских граждан посадили в вагоны для перевозки скота, так называемые телячьи, и отправили в Россию, на Север или за Урал. Забрали несколько семей из Деречина, в том числе наших друзей Зенчаков.

После этого события мать приняла свое второе решение: отвезти нас в Слоним. Наш побег — потому что фактически это был побег — приблизит нас к отцу и в то же время, возможно, обеспечит нам некоторую анонимность. И снова Юзеф Домбровский предложил свои услуги. В заговор вступили его двое сыновей, и в строжайшей тайне были снаряжены двое саней. Мы попрощались со своими покровителями Скибиньскими, попросив Антония Скибиньского об одной последней услуге: принять на хранение часть лобзовского серебра, возвращенного матери лобзовским комитетом, и планы ферм. Антоний пообещал спрятать у себя эти предметы и наверняка так и сделал. Сегодня никто не знает, где они; отец Янека никогда не говорил об этом с сыном. Возможно, когда-нибудь кто-нибудь из моих внуков загорится идеей разыскать это скромное сокровище, обладающее для нас сентиментальной ценностью.

Очень холодным утром в середине февраля, до зари, двое саней незаметно выехали из Деречина и окружным путем поехали в Слоним. Домбровские хорошо знали местность. И все равно это было рискованное предприятие. Как только наше отсутствие было замечено, Деречинский совет отправил телеграмму в Холынку, пункт на нашем пути, миновать который было невозможно: «Важная барыня убежала — задержать». Телеграмма опоздала, и мы благополучно достигли цели.

Янек Скибиньский вспоминает допросы и угрозы, последовавшие за нашим исчезновением. Полиция хотела знать, где мы прячемся. Антоний Скибиньский стоял на своем. Не знаю, допрашивали ли Юзефа Домбровского и его сыновей, надеюсь, им удалось избежать тисков советской тайной полиции. Антоний Скибиньский, его жена Виктория, Юзеф Домбровский и его доблестные сыновья навсегда останутся в памяти Гедройцев из Лобзова как благодетели.

В 1939 году в городе Слониме было порядка 17 тысяч жителей. С началом войны население должно было увеличиться за счет притока беженцев. Моя мать искала, где спрятаться в перенаселенном городе, и поиски привели ее к пожилой вдове по имени пани Галинайтис (имя звучало как литовское), которая жила в маленьком домике с яблочным садом, вдали от центра города и рядом со знаменитой слонимской синагогой XVII века. Пани Галинайтис отдала нам свою самую большую комнату (на самом деле довольно маленькую), куда тайком вселились мы вчетвером и Мартечка. Меня хозяйка удостаивала особого внимания: время от времени она приносила мне домашнего варенья на блюдечке. Я очень к ней привязался.