Юзеф Полевой - Степан Халтурин

В условиях жестоких преследований царизма, когда революционеру записывать что-либо о себе представляло почти преступление перед товарищами, Халтурин был не единственный, кто не оставил письменных источников.

О других революционных деятелях остались хотя бы показания следственным властям, речи на судебных процессах. От Халтурина не осталось и этого. Он был казнен неопознанным через день после ареста.

Кроме Петра Алексеева, никто из рабочих-революционеров не был так популярен в революционном подполье, как Халтурин. Но лично встречались с ним только некоторые единомышленники из рабочих и несколько представителей революционной интеллигенции. Большинство из них были казнены или погибли в тюрьмах и ссылке еще при жизни Халтурина, другие — вскоре после его казни. Сохранились воспоминания о нем Г. В. Плеханова, С. М. Степняка-Кравчинского, Н. С. Русанова — видных деятелей революционного движения той эпохи.

Халтурина лично знал Георгий Валентинович Плеханов — в 70-х годах народник, с начала 80-х годов — основатель первой русской марксистской организации. Знали его и народники 70–80-х годов, известные потом писатели и публицисты С. М. Степняк-Кравчинский, Н. С. Русанов, Л. А. Тихомиров.

Ближе всех знал Халтурина Г. В. Плеханов. Сверстник Степана, он сотрудничал с ним четыре года — с 1876 по 1879 г.

О внешности выдающегося рабочего-революционера Плеханов писал, что оп принадлежал к тем людям, наружность которых не дает даже приблизительно точного представления об их характере. «Молодой, высокий, стройный с хорошим цветом лица и выразительными глазами, он производил впечатление очень красивого парня: но этим дело и ограничивалось. Ни о силе характера, ни о выдающемся уме не говорила эта привлекательная, но довольно заурядная наружность. В его манерах прежде всего бросалась в глаза какая-то застенчивая и почти женственная мягкость. Говоря с вами, он как бы конфузился и боялся обидеть вас некстати сказанным словом, резко выраженным мнением. С его губ не сходила несколько смущенная улыбка, которою он как бы заранее хотел сказать вам: „Я так думаю, но если это вам не нравится, прошу извинить“».

Плеханов замечает, что в прошлом подобные манеры подходили к благовоспитанным провинциалам в начале их светской карьеры. «Но, — продолжает он, — к рабочему она мало подходила, и, во всяком случае, не она могла убедить вас в том, что вы имеете дело с человеком, который далеко не грешил излишней мягкостью характера…»{44}

До перехода на нелегальное положение Степан жил одиноко, занимая небольшую комнату. К комфорту относился равнодушно. Одевался просто. Значительную часть заработка тратил на дело рабочей организации. Особого воскресного костюма, который, как правило, имели высококвалифицированные рабочие столицы, у него не было. Высокие сапоги, широкое и длинное, даже для его высокого роста пальто, на котором обычно не хватало отдельных пуговиц, дешевая черная меховая шапка — в таком наряде он сохранился в памяти современников.

При первой встрече Халтурин производил впечатление разное, но всегда сильное. С. М. Степняк-Кравчинский дал очень яркое описание облика 19-летнего Степана, которого встретил в 1876 г.: «Он был очарователен, этот остроумный, живой и в то же время изящный рабочий. Художник, встретив его на улице, остановился бы перед ним, потому что трудно было найти более совершенный тип мужественной красоты. Высокого роста, широкоплечий, с гибким станом кавказского джигита, с головой, достойной служить моделью Алкивиада. Замечательно правильные черты, высокий гладкий лоб, тонкие губы и энергичный подбородок с эспаньолкой каштанового цвета — вся его наружность дышала силой, здоровьем, умом, сверкающим в его прекрасных темных глазах, то веселых, то задумчивых. Темный цвет обильных волос придавал больше яркости его прекрасному цвету лица, которого год спустя нельзя было предположить, судя по его мертвенной бледности. Когда в пылу разговора его прекрасное лицо оживлялось, то и наименее чувствительные к эстетике пе могли оторвать восторженных глаз от него»{45}.

Очень эмоциональный, Халтурин всегда был сдержан. В общении с людьми не любил душевных излияний. Вообще не допускал праздных разговоров. Сойтись, подружиться с ним можно было только по революционному делу.

Любознательный, одаренный гибким, критическим умом, широким взглядом на мир, реалист в своих стремлениях, необыкновенно чуткий, сдержанный и в то же время человек впечатлительный, нервной натуры, Халтурин привлекал к себе острое внимание всех знавших его рабочих и интеллигентов.

«Богатое, деятельное воображение, — писал С. М. Степняк-Кравчинский, — было основой его характера. Каждый факт или событие сильно отражались на нем, рождая вихрь мыслей и чувств, возбуждая его фантазию, которая сейчас же создавала ряд планов и проектов… Жгучесть его энергии, энтузиазма и оптимистической веры была заразительна, непреодолима. Вечер, проведенный в обществе этого рабочего, прямо освежал душу»{46}.

Все современники отмечают большую начитанность Халтурина. Пристрастившись к чтению еще с детства, особенно в годы учения в Орлове и Вятке, он, попав в Петербург, использовал все возможности для пополнения своего образования.

Плеханов вспоминал, что Халтурин читал гораздо серьезнее, чем огромное большинство известных ему тогда революционеров-практиков из интеллигенции{47}, что вызывало уважение к нему. Надо, впрочем, отметить, что среди заводских рабочих Петербурга было много страстных любителей чтения.

Халтурин же отличался от многих книголюбов тем, что умел читать как умеют немногие. Чтение было у него неразрывно связано с главным его делом. Это отмечает и Кравчинский: «Он нисколько не интересовался теоретическими абстракциями, подобно многим другим рабочим, которые любят погружаться в исследование „начала всех начал“, и посмеивался над своим другом плавильщиком Иваном Е., корпевшим несколько месяцев над „Основными началами“ Спенсера в тщетной надежде найти там разрешение вопроса о существовании бога, бессмертии души и т. п… Он со страстью отдался изучению живых вопросов общественного устройства, так что став к двадцати пяти годам (к 20-ти годам. — Ю. П.) настоящим революционным деятелем, он мало чем уступал в знании исторических и социальных наук студенту-социалисту, а некоторых из них несомненно превосходил»{48}.

Изучение общественных наук для Халтурина было связано с главным, коренным вопросом о развивающемся рабочем движении в России, его нуждами и задачами. «О чем бы ни читал он, — писал Плеханов, — об английских ли рабочих союзах, о Великой ли революции, или о современном социалистическом движении, эти нужды и задачи никогда не уходили из его поля зрения»{49}