Георгий Яковлев - Никита Изотов

Через несколько дней после отъезда Калинина шахтная «кукушка» пригнала со станции Константиновка вагон пшеницы. Его выделили по указанию председателя ВЦИКа для горняков Первого рудника, как его еще до сих пор иногда именовали даже в документах.

А вскоре в поселок прибыл в полном составе 4-й трудовой полк Красной Армии. Бойцы сменили гимнастерки на горняцкую робу, обучались разным подземным профессиям, спускались в забои. За два года выработка на Первом руднике каждого забойщика поднялась с 22 тысяч пудов угля до 37 тысяч. Это была первая трудовая победа коллектива будущей шахты «Кочегарка», и именно в этот год, 1922-й, началась шахтерская биография Никифора Изотова.

Глава четвертая

Университеты под землей

Два события, горестное и радостное, отметили двадцатилетие Никифора Изотова, рослого парня с русым чубом, на которого заглядывались бедовые откатчицы. Годков с шестнадцати звали Никифора на Первом руднике и шахтарчуком, и шахтерским сыном. А в забой спуститься ему гак пока и не удавалось. Уж так получалось. Ну, во-первых, в кочегарке он был нужен, полезен, а во-вторых, как только заводил он речь о руднике — мать сразу в слезы, отец сердито ронял: «Погляди вон, скольких уже шахта схоронила», — неопределенно кивал в сторону поселкового кладбища.

Сильного парня — за двоих уголь в топки котлов кидал, и очень добродушного — никого зря не обидит, знали все на Первом руднике. Да и он частенько после смены заходил в шахтное здание, наблюдал, как садятся в клеть горняки с обушками и топорами за поясом, как стволовой бьет два раза по подвешенному рядом рельсу, давая всем понятный сигнал: осторожно, людей спускаю. И в шахтном здании лебедчицы, девки сноровистые, веселые, поблескивали в улыбках белыми зубами, пели:

Пойду в сад на самый зад,Где трава немятая.Не работа меня сушит,А любовь проклятая.

— Когда свататься придешь, Никита? — заигрывали с ним девчата.

— С шахтой наперед посвататься надо, — отвечал он, краснея от смелых девичьих шуток.

Весной 1922 года он решительно заявил родителям, что все, терпение его кончилось, хватит ему у топок уголек подбрасывать, что другие в забоях его рубят, пора самому попробовать. Мать Мария Павловна вдруг сказала:

— Мы, сынок, чего возражаем… В деревню надумали податься. Тянет родная сторонка. Землю крестьянам дают — соседи отписали, помогут и в другом. Может, и ты с нами? Сестра вон согласна, рада далее. Степь эта голая надоела, а у нас леса, речка чиста текет, — мечтательно говорила мать, и Никифор понял, что она видит сейчас их хату, все это в прошлом чужое, барское приволье. Даже его неграмотная мать понимает, что жизнь меняется на глазах, и уже своей, родной считает Малую Драгунку.

— Нет, мама, — возразил он решительно. — Вас неволить не стану, а от шахты никуда не пойду. Здесь люди нужны, всюду вон плакаты висят «В забой!». Что ж, в дезертиры себя записывать? Не-ет, не для того я с оружием за Горловку дрался.

— Ты же крестьянский сын, — пыталась урезонить его Мария Павловна, — и дед твой землю пахал. Чего ты под землю-то полезешь?

— Я сын трудового народа, — с улыбкой ответил Никифор популярной тогда фразой, не раз слышанной им на собраниях.

Проводив родителей, Никифор сразу же направился к Галицеву, нетерпеливому, горячему в работе, минуты не умеющему сидеть без дела. Потому его всегда можно было увидеть и в забое, и на шахтном дворе, и в кочегарке, только не в кабинете. Еще в двадцатом году, когда Горловка раз и навсегда перешла в руки народа и начала восстанавливать предприятия да заново отстраиваться, горняки единогласно избрали большевика Даниила Романовича Галицева председателем рабочего правления Первого рудника. Он уже выдвинул в главные инженеры Беликова, окончившего школу штейгеров, человека грамотного технически, правда, беспартийного, не очень разбиравшегося в текущем политическом моменте. Ему при выдвижении устроили экзамен рабочие.

— Как ты относишься к белым гадам и прочим оппортунистам? — задал вопрос забойщик Лука Зосим, красногвардеец, дравшийся за Петроград.

— Гады они и есть гады, — глубокомысленно ответил Беликов.

— В чем ты видишь главную задачу пролетариата, в том числе всемирного? — задан был следующий вопрос.

— Руководить по-справедливому и давать больше угля и иной продукции, — сказал кандидат в главные инженеры.

— Главное — завоевать доверие народа, — не сдавался Галицев.

— Само собой, — согласился Беликов.

На руднике Никифор и попал к Беликову, поинтересовался, может ли он повидать председателя.

— По какому делу? — хмуро спросил главный инженер.

— По личному, насчет работы. Да я был у него месяц назад, обещал он…

— В больницу его увезли. В Юзовку, — устало ответил Беликов парню, которого видел впервые.

— Чего с ним случилось-то? — несмело выдавил сразу упавший духом Изотов.

— Так со всеми будет, кто себя не щадит. Геройство свое показывает, — горячо заговорил Беликов. — Кто в шахте по две упряжки отсиживает? Кто норовит за всех все сделать? «Сгорел за трудовое дело», — вот как о нем скажут. А зачем, скажи, нам сгоревшие, нам живые нужны, они и нам и делу нужны…

И Никифор с изумлением увидел слезы на глазах сурового, известного своим неуступчивым характером человека. Ни о чем они больше не говорили в тот день. А когда ночью протяжно взревел гудок Первого рудника, понял Никифор, что умер Галицев в юзовской больнице. Через несколько дней после похорон первого председателя рабочего правления Беликов велел разыскать кочегара Изотова. В кабинете сразу же сказал:

— В забоях люди нужны. В двадцатом году страна добыла четыре с половиной миллиона тонн угля. В нынешнем задача стоит дать поболе семи миллионов. Это указание самого товарища Ленина. Рабочих рук не хватает, это и сдерживает производительность. Понял? Но учти, шахта не прощает небрежности, лени, зазнайства. Постой, а ты не боишься?

— Чего не боюсь? — не понял Никифор.

— Шахта — не аптека, уголек свой подход любит. Ты к нему с пониманием, и он тебя согреет. В общем, посмотрим. Иди, я распоряжусь, коли тебе сам Даниил Романович обещал…

Не все понял тогда из этого разговора Изотов, но главное понял — берут его, станет он шахтером.

Техминимум в те годы был коротким. Десятник выдал новичку брезентовую робу, обушок казенный, но посоветовал держак самому сделать, по руке. Определил Изотова в девятый уступ. Да еще посоветовал держаться поначалу бывалых горняков, совета спрашивать, от людей в забое не отбиваться, пока сам все не изучит.