Вениамин Цукерман - Люди и взрывы

Наибольшие трудности возникли с приборами, требующими вакуума. У нас в лаборатории были ртутные диффузионные насосы, которые откачивали воздух до необходимого разряжения, но для их работы требовался разогрев ртутного резервуара и водяное охлаждение. Вода, как и электричество, также поступала с перебоями. Но с этим справились легко. Установили резервный бак объемом 3 м3 и, когда подача воды прекращалась включали собственную систему. А с подогревом ртутного резервуара пришлось повозиться. Помогли золотые руки Александра Ивановича Авдеенко. К тому времени он освоил производство «буржуек». Так называли еще со времен гражданской войны небольшие железные печурки с трубами, выводимыми прямо в форточку. Александр Иванович смастерил совсем маленькую буржуйку, с помощью которой осуществлялся подогрев диффузионного насоса. Десятка два щепок хватало на рабочий день. Стало возможным продолжать опыты с разборными вакуумными трубками без электрической энергии.

А для общежития на Клыковке приобрели сотню кирпичей. Я «разработал» их раскладку, соорудили настоящую печь. Комната на четвертом этаже теперь не только обогревалась, но можно было также приготовить «обед» на плите. Александр Иванович изготовил из жести большую трубу, имеющую форму буквы «Г». Надо было ее установить таким образом, чтобы внешний конец дымохода находился на уровне конька крыши. Возникла проблема: кто установит это довольно габаритное устройство на крыше четырехэтажного дома? Я для этого не годился — глаза не позволяли. Александр Иванович тоже был малопригоден. Вызвалась Зина. Для гарантии мы привязали ее сложенной вчетверо бельевой веревкой. Через слуховое окно она выбралась на кровлю и успешно установила и закрепила дымоход.

Печное хозяйство помогало не только нашей семье. Математики Людмила Всеволодовна Келдыш с мужем П. С. Новиковым приходили к нам из соседней комнаты подогреть обед или сварить гороховую кашу.

Вспоминая эти далекие годы, невольно думаешь — это было замечательной школой, которая многому научила нас.

Вскоре после войны в руки попали трофейные отчеты немцев из Keiser Wilgelm Hochschule (Высшая школа при университете имени кайзера Вильгельма). Аккуратные желтые папки, в верхнем правом углу надпись «ganz geheim». (Совершенно секретно.) А в конце текста перед подписью обязательное «Heil Hitler!». Любопытно, что немцы занялись рентгенографированием взрывных явлений и, в частности, моделей кумулятивных зарядов практически одновременно с Советским Союзом. Главным руководителем этих работ был некий Руди Шаль. Сразу после войны он перебрался в ФРГ, где опубликовал несколько работ по импульсной рентгенографии. Но ему, разумеется, не приходилось вырабатывать высокое напряжение вращением рукоятки электростатической машины, а диффузионные насосы для разборных рентгеновских трубок обогревались не щепками, а газовыми горелками или электричеством. Тем не менее я до сих пор с большим удовольствием вспоминаю эту трудную, но романтическую жизнь в Казани, новых друзей-физиков, новых знакомых, успехи и неудачи, словом, все то, что довелось пережить в этом древнем городе.

Ранней весной 1944 года мы вновь погрузили все наше оборудование в товарный вагон и вместе с семьями отправились домой, в Москву.

МОСКВА. 1944-1947 ГОДЫ

В столице мы сразу же приступили к монтажу и строительству установок для рентгенографирования явлений при взрыве. Помимо монтажа собственной аппаратуры я занялся организацией и монтажом подобных установок в двух московских институтах, проектирующих и изучающих различные боеприпасы. Во всех приборах этого поколения источником рентгеновских вспышек микросекундной длительности был тот же кенотрон с кратковременно перекаливаемым катодом.

Среди событий последних военных лет особенно запомнились три: смерть мамы, доклад на семинаре у П. Л. Капицы и награждение орденами и медалями большой группы научно-технических работников.

СЕМИНАР  У  П.Л.КАПИЦЫ 

Доклад на семинаре у П. Л. Капицы неожиданно получился почти историческим. В то время знаменитые «капицинские среды» привлекали многочисленных физиков Москвы, Ленинграда и других городов. Программа семинара обычно включала два доклада, продолжительностью 45—50 минут каждый. 8 марта 1944 года первый доклад сделал Ю. Б. Харитон. Он был посвящен механизмам взрывных реакций. Второй — об импульсной рентгенографии взрыва — прочитал я. Председательствовал П. Л. Капица. Это было первое знакомство с Петром Леонидовичем. Произвели впечатление его инженерная хватка и высокий голос. Слово «конденсатор» он произносил на английский манер — «конденсор». В зале присутствовали известные физики — А. Ф. Иоффе, Л. Д. Ландау, И. Е. Тамм, Н. Н. Семенов, Я. Б. Зельдович, С. И. Вавилов, И. В. Обреимов. Мой доклад вызвал большой интерес. Многие присутствующие в зале знали, что эта работа выдвинута на соискание Государственной (тогда Сталинской) премии. Сразу после доклада ко мне подошел Лев Давидович Ландау и поздравил с отличной работой. А. И. Шальников спросил: «Вы так лихо разъясняли ваши рентгеновские снимки взрывов, что показалось, вы в Москве стали лучше видеть. Это так?» — «Нет, Александр Иосифович, у пигментного ретинита нет „обратного хода". Просто я много раз демонстрировал эти рентгенограммы и привык к ним. Кроме того, у меня есть собственные „маленькие хитрости". Видите надрезы на краях рентгенограмм? Я хорошо ощущаю их кончиками пальцев. Это позволяет почти безошибочно „показывать" аудитории участки рентгенограмм, заслуживающие особого внимания».— «А работу вы сделали хорошую»,— заключил Шальников.

НЕ УМИРАЙ, МАМА!

Кто прочитает это, скорей матери ландыши принесите, Поздно — моей, принесите своей.

Мама! Какое это ласковое и великое слово. Глубокую любовь и благодарность к ней хранит моя память. Я легко могу вызвать в сознании образ молодой красивой женщины. Стоит подойти к роялю и сыграть одну из украинских песен, а знала она их множество, как в воображении возникает шатенка с волнистыми волосами и добрым лицом. Мы знали по фотографиям, как хороша она была в молодости. Ей было только 34 года, когда от воспаления почек скончался наш отец. После его смерти многие добивались ее руки. Всем она отказывала, считая, что отчим в доме хуже, чем безотцовщина. Всю себя без остатка отдала детям.

У нее был отличный музыкальный слух, который мы с братом в известной степени унаследовали. Было еще немаловажное качество — память на музыку и стихи. Читала наизусть лермонтовские «Песню про купца Калашникова» и «Демона». Хорошо запоминала цифры и формулы. В Петербурге закончила Высшие женские курсы, превосходно знала геометрию, алгебру и тригонометрию. После смерти мужа работала и обеспечивала небольшую семью.