Юрий Удовенко - Зазеркалье: авторитет законов или закон «авторитетов»

— Извини, уважаемый! Мирские понятия законами называются. И в законах этих, в отличие от твоих понятий, все написано, и каждый может прочитать: убивать — нельзя, красть — грешно, насильничать — Боже упаси! Ну и так далее. В другом законе, который называется Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации — ты с твоим стажем каторжанским должен его назубок знать — написано, как надо судить по-честному.

Чиж криво усмехнулся:

— Юрий Александрович! Побойся Бога! Мне ли выслушивать про вашу законность и справедливость?! Зайди в камеру, посмотри, кто там сидит. Пацан — за конфету из буфету да не видавшие месяцами зарплаты мужики — за гайку от «КамАЗу»! Что-то я, сколько по каторгам мыкался, а вот бывших директоров, министров, прокуроров и депутатов там не встречал! — выпалил единым залпом Чиж, жадно глотнул воздуха и продолжил, чуть не крича. — У нас в Рассее тому, кто украл мешок картошки с колхозного поля, злой дядя прокурор запросит пятилетку, а добрый, мудрый и справедливый судья войдет в его тяжелое материальное положение и с учетом пролетарского происхождения отмерит четыре года и двенадцать месяцев! А вот если ты из казны упер миллион — ты Герой Советского Союза! Тебе слава и почет! И прокурор тебе — не в счет!

Вон твои кенты[64] Гдлян и Иванов на всю страну кричали: «Коррупция... золото партии... приписки...» Ну и что? Многих они посадили? То-то и оно... чуть сами на нары не упали! А тех, кого они приземлили ненадолго, сейчас объявили борцами с коммунистической чумой и узниками совести. Их с почетом у тюремных ворот встретили, и деньги наворованные вернули!

— Извини, дорогой! А Чурбанов[65] от звонка до звонка свой срок отмотал. — попытался я сбить темп Чижа, но тот даже глазом не моргнул и моментально парировал:

— А что Чурбанов? Чурбанов — жертва мести и дворцовых интриг. Что же ваш Андропов не трогал Чур-банова, пока его тесть Союзом рулил? Как только Леонида Ильича у кремлевской стены упокоили, так Чурбанов и остался в своем любимом МВД, только уже не заместителем министра, а заключенным за колючкой!

Да зэком он был не простым, кайлом не махал! Вот тебе, Юрий Александрович, и вся твоя справедливость! Как говорится, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево!

— Извини, любезный, но Чурбанова судили в Верховном суде СССР! И по закону!

— А скольких мужиков тот же Верховный суд СССР по тому же закону к вышаку[66] приговорил за убийства, которые совершил Чикотило?! И что-то я не слышал, чтобы кого-то наказали за этот беспредел!

Я тебе таких «законных» приговоров притараню[67] вагон целый. Зайди в зону, поговори с каторжанами — мало кого по закону упаковали, и каждый найдет причину, что именно в его случае имеет место судебная ошибка. И они имеют на это моральное право, потому как Верховный суд СССР признался, что пяток мужиков безвинных к стенке прислонил за убийства, которые Чикотило совершил. А детям, матерям и женам этих мужиков стало легче от этого покаяния?!

Слышал такую побасенку: Верховный суд прав не потому, что он прав, а потому, что он последний, кто говорит: «Я ПРАВ!». Или, как Миша Задорнов баит: «У них там, в миру, как у нас здесь, на зоне — все по понятиям! Так что, опер, ты тоже живешь по понятиям, только по своим, по ментовским или, как ты выпячиваешь, конторским. Конторским, но все же понятиям! — довольно хмыкнул Чиж.

— Сильно сказано! — проворчал я, обдумывая ответ, однако Чиж, поняв, что опровергнуть его доводы нечем, продолжал:

— Это правда жизни, опер! Я Вор, и для братвы я всегда прав по определению. Потому что я последний, кто говорит «Я ПРАВ»! Имеет право воровское толковище[68] меня поправить. Может — но не поправит. Потому что я Вор! А ворон ворону глаз не выбьет. И если возникнут непонятки у другого Вора с братвой — я всегда поддержу Вора, прав он «по понятиям» или не прав. Принцип один: Вор, как и твой Верховный суд — всегда прав! Потому что он, по понятиям, последний, кто говорит: «Я ПРАВ!».

— Красиво развел. А прокурор? — попытался я сбить воровской напор.

— А что прокурор? По нашим понятиям, прокурор по сравнению с судом простой «смотрящий». И какие бы доводы ни приводил «смотрящий», решать будет Вор! И Вор будет всегда прав не потому, что он прав, а потому, что он последний, кто говорит: «Я ПРАВ!» Вот так, опер!

— Ладно, уболтал, черт красноречивый! — махнул я рукой. — Ворам — «воровское», «ментам — ментовское»?

— Выходит, так, — довольный удачной разводкой сказал Чиж.

— Только, любезный, здорово не взлетай, подумай над моим предложением!

— Это о каком таком предложении? Мучать на пацанов?

— Нет, стучать не надо, я сам стука не уважаю. Подлючное что-то в стукачестве есть, интригой и корыстью оно попахивает. А если дельное решишь шепнуть, буду признателен за секретное и безвозмездное содействие делу защиты государственной безопасности нашей Родины!

— Юрий Александрович! Вы извините за прямоту — кто о чем, а вшивый о бане. Так и вы: «Стучать не надо, потихонечку на ушко шепни». Так, что ли?!

— Понимай, как знаешь. А впрочем, как хочешь. Хочешь стучать — стучи, я стерплю, хочешь шепнуть — шепни, шуму будет меньше! Но я не об этом.

— А о чем?

— Валить тебе лучше из Челнов. Воровским наш город никогда не будет. Сам подумай: Тяга и Большак вроде бродяги[69] авторитетные, а вот смотрящими быть отказались. Почему? Да потому, что с головой дружат, и она, эта самая голова, им дорога. Сам подумай! Смотрящего либо пацаны челнинские сбагрят, либо менты на нары пристроят. Вот тебе и вся перспектива.

— Клясться не стану, но к совету прислушаюсь. А там время расставит все на свои места.

— Ну ладно, каторжанин, заболтался я с тобой. Тебе в камеру пора. На вот вместо «до свидания» номер моего телефона. Может быть, пригодится.

— Не пригодится, — буркнул Чиж, пряча визитку в карман.

А случилось все как по писаному. Примерно через неделю после выхода из Комсомольского РОВД Чиж собрал пацанов в ресторане «Татарстан» для беседы «за жисть». Лобызания кончились мордобоем. Причем морду били Чижу. Через месяц, не выдержав позора и ментовского проворства в борьбе с преступностью, Чиж отправился к очередному месту отсидки за совершение внеочередного преступления.

Больше с Чижом я не встречался, но его рассуждения о понятиях запомнил крепко.

Как-то Виктор Баженов «оформил» Рената Гиламова, криминального авторитета по кличке Ружье.

В то время я со всеми более-менее авторитетными уркага-нами знакомился, не миновал и Гиламова. Тот пожаловался: