М. Новоселов - Николай Эрнестович Бауман

Полиция и жандармерия, державшие «на примете» наиболее активных студентов университета и ветеринарного института, уже весной 1893 года получили от своих филеров сообщения о существовании в среде студенческой молодежи «некоего сообщества, имеющего регулярные собрания, недозволенные законом». Вскоре властям сделались известными места собраний и фамилии некоторых участников. Сходки происходили чаще всего в квартире ученицы повивального училища З. Г. Борецкой на Поповой горе или на Соколиной улице в квартире студента Московского университета Агафонова, прибывшего в Казань, как значилось в делах полиции, в конце 1894 года «по своим делам». Указывался и третий адрес нелегальных собраний — Собачий переулок, где также проживали студенты ветеринарного института, «благонадежностью не отличающиеся».

Официальным предлогом для собраний, на которых иногда присутствовало 60–80 и даже более человек, были или именины, или помолвка, причем иногда, для придания сходке-вечеринке «большего вероятия», приглашались «посаженые» отец и мать, многочисленная родня «со стороны жениха и невесты» и т. п.

Вот что сообщал 2 (14) декабря 1894 года попечитель казанского учебного округа в секретном отношении директору Казанского ветеринарного института: «По полученным мною сведениям, 29 минувшего ноября на Поповой Горе, в доме Копылова, в квартире 3. Г. Борецкой, под предлогом обручения ее со студентом Казанского университета В. А. Поповым, была устроена сходка учащихся, на которой присутствовало до 80 человек. Из числа участников сходки, между прочим, замечены студенты ветеринарного института Николай Эрнестов Бауман и Владимир Гаврилов Сущинский…» Попечитель сообщил об этом директору института «для сведения и надлежащих мер»; в заключение он просил директора «о последующем его уведомить».

Директор поспешил вызвать к себе Баумана «на строжайшее внушение». Но студент держался твердо и независимо; в ответе управляющему казанским учебным округом (7 (19) декабря 1894 года) директор института вынужден был сообщить: «При дознании выяснилось, что Бауман и Сущинский действительно присутствовали на сказанном сборище, но на предложенные мною вопросы, по чьему приглашению он, Бауман, явился на сборище, по какому поводу состоялось оно и что обсуждалось и были ли там другие студенты института, — на все эти и подобные вопросы Бауман отказался дать определенные ответы».

Несколько ранее, 31 октября (12 ноября) 1894 года, начальник казанского губернского жандармского управления (также секретно) «покорнейше просит» господина директора Казанского ветеринарного института «не отказать, по встретившейся надобности, в препровождении мне фотографических карточек студентов вверенного вам института: Николая Баумана… Владимира Сущинского (следуют еще десять фамилий студентов ветеринарного института и две фамилии учеников ветеринарной фельдшерской школы. — M. H.)… каковые карточки по миновании надобности будут немедленно возвращены».

Конечно, институтское начальство поспешило выслать жандармам фотокарточки Баумана и Сущинского (отношение от 5 (17) ноября 1894 года). Таким образом, зимой 1894 года Бауман оказался «в поле зрения» жандармов. Молодой пропагандист подпольных рабочих кружков узнал о грозящей ему опасности по некоторым косвенным доказательствам: институтское начальство стало проявлять к нему излишнюю любезность, подозрительные люди все чаще появлялись во дворе дома, где он квартировал; на окраинах города, в непосредственной близости от места собраний кружков, произошли провалы и аресты. Арестовали нескольких членов кружка татарской молодежи. Друзья сочли долгом предупредить своего руководителя, что сыщики усиленно докапываются, «кто ведет на собраниях все это дело».

Еще одно обстоятельство привлекло внимание полиции к молодым студентам-ветеринарам. Мать В. Г. Сущинского жила в селе Ромодан Спасского уезда, в 120 верстах от Казани. Сущинский предложил Бауману съездить вместе с ним в Ромодан на зимние каникулы. Николай Эрнестович с радостью согласился, — он никогда не упускал случая «войти в гущу народную». Поехали по-студенчески: за 120 верст заплатили возчику 5 рублей; одеты были оба друга далеко не по-зимнему: «в Казанском крае зимы холодные, и Бауману в студенческой шинельке, без валенок, пришлось не столько ехать в санях, сколько бежать за ними, догоняя подводу и припрыгивая, чтобы согреться…» Зато в селе Ромодан Бауман и Сущинский провели время с большой пользой: они воочию убедились, что крестьянство даже в этих отдаленных лесных уголках глухо волнуется и что вера в царя-батюшку и в бога в значительной степени уже разрушена.

Бауман был очень доволен своей поездкой е Ромодан, длительными беседами с местными крестьянами (особенно подружился он с крестьянином Зотом Павловым, у которого прожил все святки) и неустанно повторял:

— Зарево революции расширяется!

В конце зимы 1891/92 года друзья зачитывались только что проникшей в казанские революционные круги работой Ф. Энгельса (с предисловием Плеханова) «Развитие социализма от утопии к науке». На летние каникулы Бауман и Сущинский опять отправились в Ромодан. Решили до пристани Спасский затон доехать пароходом, а оттуда пройти остальной путь (65 км) пешком.

Попутно студенты заходили в селения, где они останавливались зимой, и беседовали с крестьянами. Посетили Куралово, Пичкасы, Бураково, Гурьевну. Везде их встречали как уже знакомых, простых в обхождении людей, которые умеют глубоко вскрыть причины тяжелой жизни мужиков. Путешествие это заняло немало времени и опять дало большую пользу студентам, обогатив их знанием деревенской жизни.

Результат, однако, получился неожиданный: к матери Сущинского, вскоре после отъезда сына и его друга Баумана, явился местный исправник. Уже одно появление не станового пристава, а «самого» исправника указывало на серьезную причину визита уездной власти.

Исправник предъявил Сущинской требование, чтобы впредь ее сын со своим товарищем избирал себе иной маршрут и иное место отдыха, иначе он «прикажет немедленно доставить лошадей и отвезти их в Казань на казенный счет».

Беседы студентов по дороге в Ромодан дошли, оказывается, до слуха начальства. Друзьям грозил арест. Кроме того, директор института, напуганный запросом попечителя учебного округа, также мог предложить Бауману и Сущинскому подать прошение об увольнении из института по «собственному желанию». Между тем до выпуска из института оставалось около полугода. По совету друзей, Бауман усилил конспирацию, реже стал появляться в рабочих слободках и начал готовиться к приближающимся выпускным экзаменам. Обладая превосходной памятью и недюжинными способностями, он учился в институте хорошо. Весной 1895 года Бауман окончил его с отличием. Он думал о том широком поле деятельности, которое развернется перед ним, когда он станет сельским ветеринарным врачом. Избегая государственной службы, он подал просьбу о зачислении в Саратовское земство. Председатель земской управы согласился, впредь до утверждения Баумана, назначить молодого ветеринара в село одного из уездов Саратовской губернии.