Йохан Бреннеке - Немецкие субмарины в бою. Воспоминания участников боевых действий. 1939-1945

Тем не менее в это утро 13 апреля мы направились в главный нарвикский фьорд. То и дело внезапно появлялись самолеты, и то и дело нам приходилось нырять. Я сбился со счета, сколько раз пришлось погружаться.

Неожиданно перед нами показался эсминец. Шультце сразу навел на него перекрестье перископа. Было туманно, и Шультце словно прилип к перископу, пытаясь распознать эсминец. Внезапно он повернулся.

— Зурен! Зурен! — закричал он. — Поди сюда и посмотри. Этот малый все время дает „А“.

Зурен посмотрел в перископ. Действительно, странный эсминец давал сигнальным прожектором беспрерывную цепь „А“.

На борту „U-48“ никто не знал, британский это или германский эсминец. Шультце дал опознавательный сигнал по подводной сигнализации — четыре, пять, шесть. Никакого ответа.

Делать было нечего. Пришлось всплыть и повторить сигнал.

Запутанная ситуация. Могли или не могли болтаться здесь наши эсминцы?

Шультце вылез на мостик, за ним Зурен и верхняя вахта. Зурен дал азбукой Морзе опознавательный световой сигнал. Тем временем эсминец приближался на малом ходу. Но после повторного сигнала „U-48“ он резко увеличил ход. Волна от форштевня стала выше и круче. Так он нам ответил.

— Боевая тревога! Срочное погружение!

Все посыпались с мостика в люк, и тут же „U-48“ погрузилась настолько глубоко, насколько позволяла глубина фьорда. Потом началось самое веселое. Над нашей головой и вокруг, сотрясая лодку, стали рваться глубинные бомбы.

Но на этом и кончилось. Хватит и этого.

Было 13 апреля. И сбросили на нас точно тринадцать глубинных бомб — ни больше ни меньше. Шультце улыбнулся, довольный. Еще бы, ведь известно, что семь и тринадцать — счастливые числа.

Но эти тринадцать взрывов были лишь увертюрой. Последующие дни оказались днями настоящего ада. Каждый день и каждый час следующего дня мы либо атаковали эсминцы, либо сами оказывались в их ловушках. И так с утра до вечера, с вечера до утра. Ночи были короткими, слишком короткими, чтобы мы могли как следует зарядить батареи и поддерживать лодку в нормальной боеготовности. О сне и говорить было нечего, мы едва успевали перекусить. Одну за другой выпускали наши магнитные торпеды. И ни одна из них не взорвалась.

Что за черт с этими проклятыми торпедами?

То же самое произошло несколько дней назад под Бергеном, когда Шультце атаковал британский тяжелый крейсер и произвел залп из трех торпед. И ни одна из этих паршивых железных рыб не попала в цель. Торпедисты не отходили от торпед, проверили эти огромные металлические сигары дальше некуда, но не нашли ничего, что могло бы объяснить неудачи. Единственным утешением было то, что „папочка“ Шультце оставался спокоен.

И вот, пожалуйста, опять то же самое! И здесь эти магнитные торпеды отказались взрываться. Такие усилия — и все попусту.

Нарвикский ад был и нашим персональным адом. Четыре дня мы носились по фьорду вверх и вниз, туда и сюда в подводном положении. Мы израсходовали все запасы кислорода до последней капли. Мы расстреляли все торпеды, которые имели, и ни одна не подала о себе доброй вести. Что случилось? Гироскоп отказал? Что-нибудь с магнитной вертушкой?[7] Или германские секреты больше не являются секретами для англичан?»

Подводная лодка, на которой служил Топп вначале офицером, тоже прошла через этот горький опыт. Но давайте еще раз заглянем в его дневник:

«13 апреля мы направились на новую позицию.

— Вы наша последняя надежда! — кричали нам с эсминцев.

Два тяжелых немецких самолета кружили над Нарвиком, сбрасывая пищу и боеприпасы. Люди, все еще запертые в гавани и отрезанные от всякой поддержки, вздохнули с облегчением.

14 апреля над нашей позицией пролетел британский самолет. Это был самолет с авианосца эскорта, направленный на рекогносцировку фьорда. Внезапно в поле зрения перископа оказались сразу несколько эсминцев, которые шли на нас тремя кильватерными колоннами. За ними маячила серая тень линкора.

Это был „Уорспайт“, гигант из гигантов. Он неизбежно должен был выйти на нас.

Атмосфера на лодке наэлектризовалась. Лодка словно от возбуждения сжала зубы. Кто-то стал нервно поглядывать на гидрофоны, когда мы развернулись, чтобы пройти под строем эсминцев. Никакой реакции со стороны противника. Мы сами слышали, как работает их аппарат „Asdic“ в поиске. Но ему не удалось обнаружить нас… Мы выжидали… Пока никаких взрывов… По-прежнему пока никаких… Возможно, они прощупывали подводные скалы.

Первый и четвертый торпедные аппараты были давно готовы к выстрелу. От этих двух торпед зависела судьба всей экспедиции. Если бы „Уорспайт“ был потоплен, это спасло бы Нарвик. И не только это. Если бы мы смогли потопить „Уорспайт“, то с ним мы могли бы пустить на дно и моральный дух пяти тысяч британцев, высадившихся в Андалснесе. Если б мы смогли уничтожить „Уорспайт“, то оказалось бы сломленным сопротивление союзников, а с ним и вера в непобедимость британского флота.

Мы медленно продвигались вперед, очень медленно. Но мы должны были двигаться, чтобы удерживать лодку на перископной глубине. Мы ждали. Сорок восемь сердец бились так сильно, что почти можно было слышать их биение.

Нервное напряжение разрядилось, когда вдруг вся лодка содрогнулась от удара. Глухой удар и скрежет раздались под килем. Сразу же мы стали всплывать с дифферентом на корму. Командир сработал молниеносно:

— Кормовые горизонтальные на погружение до конца! Заполнить балласт!

В перископе показалась пила против сетей на носу лодки, вспенившая поверхность. В следующий момент над водой всплыл верх орудия и антенна.

А тут полным ходом приближаются британские эсминцы, а в шестистах метрах находится „Уорспайт“, ведущий огонь по Нарвику. Судьба сыграла с нами злую шутку как раз в момент, когда „Уорспайт“ вышел на нашу линию огня. Но теперь нам было не до стрельбы, и великий, уникальный шанс был упущен навсегда. А причиной всему оказалась проклятая подводная скала, на которую мы напоролись и которая вытолкнула нас кверху.

Моторы были пущены оба на „полный назад“, чтобы стащить нас со скалы. Эсминцы ничуть не заметили нас. Возможно ли такое? Среди всех несчастий, свалившихся на нас, нашлась и доля везения.

Избиение Нарвика шло своим ходом. Все корабли и суда, стоявшие в порту, — нейтральные, германские транспорты, портовые суда, германские эсминцы, — все оказалось под смертоносным огнем британского линкора и эсминцев. Немецкие эсминцы сражались, стреляя до последнего снаряда, но нашли в Нарвике свою смерть.