Георгий Соколов - Малая земля
И вдруг катер задрожал, послышался характерный звук работающего мотора.
— Ожил корабль! — радостно воскликнул Коноплев и бросился из каюты.
Он вскочил на мостик.
— Разворачивай, Сухов!..
Сухов повернул штурвал и лег на него грудью, потом медленно сполз с него и сел, не выпуская штурвал из рук. Коноплев наклонился над ним.
— Сухов, ты ранен? Чего же ты не докладываешь… Эх ты какой… Пермяков! Снеси рулевого в кают-компанию. Вообще всех раненых туда. И перевязывай.
— А кто же у руля? — Сухов пытался подняться, но силы оставили его, и он опять сел.
— Найдется кому. Сам буду…
Вскоре катер вышел из зоны обстрела. Боцман оглянулся. Весь берег был в огненном зареве…
9
Нина стояла около разрушенного дома и с волнением смотрела, как к причалу возвращались десантные корабли.
Уже рассвело. Дождь прекратился, небо было затянуто серо-молочными тучами. По морю лениво перекатывались серые волны. Нина поеживалась на сыром холодном воздухе, прятала лицо в воротник клетчатого пальто.
Каждый раз, когда из-за мыса показывался катер, Нина вздрагивала и не выпускала его из поля зрения до тех пор, пока тот не становился отчетливо видимым, и каждый раз разочарованно вздыхала. Она, как истая морячка, отлично могла различить среди однотипных кораблей тот, на котором плавал муж. Но его «морской охотник» не показывался. С вернувшихся кораблей выносили раненых. В ее сердце стала закрадываться тревога. После ухода мужа она все-таки узнала, что должно произойти ночью, поэтому чуть свет побежала в порт встретить Дубровина. Ей не верилось, что с ним может произойти несчастье, но она знала, что он вернется смертельно усталым, голодным и придется его забрать домой, чтобы выспался, иначе закрутится и забудет о сне.
Нину заметил контр-адмирал Холостяков, подозвал ее.
Когда она подошла, контр-адмирал подал ей руку и нахмурил брови.
— Кто разрешил в таком виде в порт показываться? — притворно сурово заговорил он. — Не бережете будущее поколение! Ох, уж эта мне молодежь бездумная! Одна вот такая же в десант пошла. Не одобряю. Чувства понимаю, но не одобряю. Сейчас же марш домой. Вон там моя легковая машина стоит. Садись в нее — и домой.
— Почему Дубровин не возвращается — дрогнувшим голосом спросила Нина.
— Задержался, значит, — успокоительно произнес контр-адмирал. — Как вернется, пришлю. Иди в машину.
Контр-адмирал знал, что катер Дубровина подбит, но он не хотел этого пока говорить его жене. Он был уверен, что команда катера во главе со своим командиром сойдет на берег и присоединится к отряду Куникова, а на другую ночь команду возьмет на борт какой-нибудь катер.
Для контр-адмирала было полной неожиданностью, когда Нина радостно крикнула: «Идет!», и он увидел, как из-за мыса показался «морской охотник».
Корабль шел тихим ходом, и когда приблизился, то все увидели на нем приспущенный флаг.
— Что это? — в испуге спросила Нина и вдруг ощутила резкую боль в животе.
У нее подогнулись ноги. Теряя сознание, она опустилась на сырой камень.
— Эй, сюда! — крикнул контр-адмирал и стал поднимать Нину.
К нему подбежал матрос. Холостяков коротко распорядился:
— Отвезти в моей машине в госпиталь. Немедленно
А сам торопливо зашагал к причалу.
10
Английский корреспондент, попивая мелкими глотками кавказское вино, записывал в свой объемистый блокнот:
«Русские войска осуществили смелый замысел, высадив десант около города Новороссийска. Они отвоевали у противника участок шириной в шесть и глубиной в четыре километра, который назвали Малой землей. Теперь немецкие корабли не могут войти в Цемесскую бухту — она перекрыта советскими моряками. Мне непонятно, как могло все это произойти. Все мои представления о военной науке полетели «вверх тормашками», как говорят русские. У противника было больше войск, орудий. Берег был сильно укреплен. Когда нам в штабе Черноморского флота рассказали о том, сколько неприятельских солдат, пулеметов, пушек, минометов приходилось на один километр, то я был ошеломлен. Как могли русские сломить такую силу? Русские говорят, что на войне решающий фактор — моральный. Я всегда с иронией относился к этому термину. Что значит высокий моральный дух по сравнению с гаубицей или шестиствольным минометом, рассуждал я, будучи уверенным, что все-таки решает войну оружие. Теперь я начинаю колебаться. Я видел незабываемое…»
Корреспондент очистил от кожицы мандарин, выпил залпом полстакана вина, закусил мандарином и опять начал писать.
«Перед высадкой десанта я беседовал с командиром русского катера «морской охотник». Его фамилия Дубровин. Он мне сказал нечто такое, что я только сейчас начинаю вникать в смысл его слов. В них был упрек в том, что мы до сих пор не открыли второй фронт, что мы боимся форсировать Ламанш. Мне кажется, дело здесь не в боязни, а в чем-то другом, думаю, что Черчилль делает скорее какую-то высокую политику».
Подумав немного, корреспондент продолжал:
«Атлантический вал пока что легенда, а вот «Голубая линия» на Тамани довольно реальная и жуткая вещь. Едва ли все-таки русские войска удержат пятачок площадью в 24 квадратных километра. Он как бельмо на глазу у гитлеровского командования. Войск и техники у противника в достатке, и, безусловно, он приложит все силы для ликвидации плацдарма. Можно заранее предсказать, что дней через десять десантники будут обескровлены и сброшены в море. Еще не было в истории примера, чтобы такие десанты могли долго существовать. В конце концов окажется, что главное на войне — это оружие, а не моральный дух. Тогда и выяснится, что русский офицер Дубровин поторопился высказаться столь определенно…
В своих записках я, кажется, противоречу сам себе. Верно, черт возьми. Пребывание среди советских моряков не обойдется для меня бесследно. Я кое-что начинаю понимать, но что — пока не разберусь…»
Англичанин перестал писать, встал и подошел к окну, которое слепил частый дождь, и задумчиво стал глядеть на темные горы. На душе было неспокойно, и это злило его…
11
После третьей операции Дубровин почувствовал себя легче. Он проспал подряд восемнадцать часов. Когда проснулся, увидел в комнате контр-адмирала и по привычке пытался вскочить.
— Лежи, лежи — и не шевелись, — остановил его контр-адмирал и сел на стул около кровати.
Он внимательно, чуть хмурясь, посмотрел на бледное лицо Дубровина, на преждевременные морщины на лбу и около губ, почему-то слегка покачал головой и спросил:
