Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
С имущественными вопросами часто связаны были дела политического свойства. Это — дела о русском землевладении в северо-западных и юго-западных губерниях, о том землевладении, которое правительство стремилось создать на развалинах польского землевладения после мятежа 1863 года и в этих целях раздавало чиновникам конфискованные имения поляков — участников восстания. Этим имелось в виду создать влиятельный дворянский русский элемент в этих местностях. Целый ряд высочайших повелений определял судьбу этих имений и условия владения ими. История этих попыток власти искусственно насадить, или, вернее, пересадить, русское землевладение в край, в котором его по естественному ходу вещей не было, чрезвычайно любопытна и для историка представит большой интерес. Эти имения носили название «льготных», ибо они давались чиновникам русского происхождения на «льготных условиях», то есть почти за бесценок и то рассрочиваемый на много лет; но зато поставлено было условием, что пользование этими имениями должно оставаться в русских руках; их нельзя было ни продавать, ни сдавать в аренду полякам и евреям (закон 1864 и 1865 годов). Эти имения, принадлежавшие старым польским родам, были обременены разными обязательствами, от которых они отнюдь не освобождались при переходе «на льготных условиях» к новым русским владельцам. На имениях тяготели всякие повинности и долги, которые нормировались еще постановлениями Литовского статута[220], замененного лишь в 1840 году общими для России законами; имущественные отношения, создавшиеся при господстве Литовского статута, сохранили свою силу. Среди таких обязательств наиболее часто встречались повинности в пользу католических церквей и монастырей в виде обязательных ежегодных выплат (аннуаты). Эти повинности устанавливались дарственными волеизъявлениями владельцев при жизни их или в завещательных распоряжениях: они протоколировались в соответствующих судах по Литовскому статуту и становились долгами, лежащими не на лицах владельцев, а на самых имениях, как бы долги ипотечные. По закону все принадлежавшее католическим церквам и монастырям имущество поступало в Министерство внутренних дел, в так называемый «капитал католического духовенства».
Новые владельцы имений всячески уклонялись от взносов аннуатных повинностей, ссылаясь то на давность, то есть на невзыскание недоимок в течение более десяти лет, то на уничтожение самого основания повинностей, то есть Литовского статута, и т. п. Дела доходили до Сената в порядке административно-судебном. Министерство внутренних дел хотя слабо, но все же оборонялось и требовало поступления этих повинностей, так как суммы, по ним вносимые, относились на капитал католического духовенства, находившийся на бесконтрольном распоряжении департамента духовных дел инославных исповеданий. (Кстати сказать, распоряжение этим капиталом напоминало распоряжение остатками еврейского коробочного сбора.) В контрольную отчетность распоряжение этими суммами не попадало, и поэтому департамент был особенно заинтересован в получении этих сумм. Но так как дела были весьма давние и очень запутанны в смысле юридическом, то они тянулись десятки лет. Затягивание было в интересах крупных чиновников-владельцев, так как до окончания дела повинности все-таки не уплачивались и не взыскивались. Этих дел накопилось множество. Все они переданы были на заключение юрисконсульта, то есть фактически мое. Стоило особых усилий и чрезвычайного труда разобраться в этих делах. Но в течение нескольких лет они при моем содействии были ликвидированы и благополучно разрешены. Перед моими глазами, при рассмотрении этих дел, прошел ряд великолепных имений бывших польских магнатов, попавших в руки разных чиновников, которые в оправдание невзносов сравнительно ничтожного налога на имения, полученные почти даром, ссылались на отсутствие доходов. И действительно, доходы были только от сдачи этих имений в аренду или эксплуатацию лицам, которым, по условию покупки на льготных условиях, они не могли быть сданы, то есть полякам и чаще всего евреям. Таким образом, я ясно видел, что разорение польских помещиков через конфискацию имений и попытки насаждения русского землевладения окончились так же печально, как и многие другие политические попытки утеснительного режима.
Политический характер носили вообще все дела, если они касались окраин. Не могу не упомянуть, для исторической перспективы царствования Александра III, и о делах прибалтийских. До Александра III прибалтийским губерниям через близких ко двору высоких чиновников-немцев удалось отстоять свою самобытность: там действовали особые гражданские законы и всякие другие нормы; реформы Александра II (кроме, конечно, отмены крепостного права), все постановления, касавшиеся крестьян, организации сельских волостей, вообще все то, что могло так или иначе влиять на отношения помещиков к крестьянам в смысле ограждения интересов последних, все это не распространялось на прибалтийские губернии. Несмотря, однако, на влияние немецких элементов в придворных сферах, Александр III взялся за русификацию прибалтийских губерний; приступлено было к реформам; главным двигателем их был министр юстиции Манасеин, упразднивший в крае всю судебную систему прежнего времени. Судебные уставы 1864 года введены были в действие в прибалтийских губерниях с значительными изменениями. Городское положение (1870 года) в прибалтийских городах сначала введено не было. Там функционировал старый магистрат, заменявший и опекунские учреждения, и отчасти даже судебные; сохранилось еще средневековое цеховое устройство — с гильдиями для купцов и цехами для ремесленников, которые имели характер корпораций, совершенно замкнутых по своим традициям, с феодальными основами, уже забытыми даже в Европе, откуда они были перенесены в Прибалтийский край в средние века. Магистраты ведали, между прочим, и церковным патронатом. До введения реформации в начале XVII столетия Прибалтийский край был наводнен католическими орденами, и католические церкви управлялись, конечно, из центра, то есть из Рима. С введением реформации в 1621 году и с передачей высшего управления церкви светской власти, магистраты, в том виде, в каком они тогда существовали, стали и органами церковного управления, то есть получили так называемое патронатное право, в состав коего входило и распоряжение благотворительными капиталами, перешедшими от католических церквей к реформатским. Вообще все общественное призрение находилось в руках церквей; по завещаниям и по дарственным записям образовывались особые суммы и накоплялся комплекс недвижимых имуществ, даже латифундий, доходы
