Моя жизнь: до изгнания - Михаил Михайлович Шемякин
Понурив голову, я вернулся к себе в комнату. В том, что тесть, люто ненавидящий меня, убеждённый коммунист, занимающий высокий пост в торговой сети Мурманского мореходства, в случае невозвращения Ребекки с Доротеей приведёт в исполнение свою угрозу, я не сомневался, а дальше он любым способом постарается вернуть в СССР Ребекку и Доротею. Фиктивного брака с Диной быть не может, поскольку она ещё не разведена с бароном и развод может длиться долго, а мне отпущено тестем всего два месяца. И я понимаю, что выход из этой ситуации у меня лишь один – море.
Добрался же Олег Соханевич со своим другом до турецкого берега, может, и мне удастся приплыть к османам, ну а не удастся – значит, судьба, – и вспоминаю “атеистическую” беседу моего отца с одурманенным религией сыном: “Никакого Бога нет! Есть Судьба! Идёшь в конную атаку безо всякого страха, потому что знаешь: убьют – значит, Судьба; останешься жив – тоже Судьба. А твой Христос проигрался в штос!” – заканчивал антирелигиозную проповедь отец.
Со мной плыть в Турцию решили старые друзья – художник Женя Есауленко и музыкант-самоучка Сергей Домашов, Ус, Усик. Парни они крепкие, и была надежда, что нам удастся осуществить сей опасный план.
Мы должны немедля купить билеты на самолёт и лететь в Сухуми, там несколько недель тренировок, а затем ночью бросаемся в море с туристического корабля, когда он будет в нейтральных водах недалеко от Турции, и плывём, ориентируясь на звёзды, к желанной свободе. Но буквально за пару часов до отлёта Есауленко исчезает, и мы с Усатым летим без него. Впрочем, вскоре происходит немаловажное событие, которое проясняет таинственное исчезновение Есауленко, а пока мы с Усатым начинаем ежедневные, вернее сказать “еженочные”, тренировки в заплывах на далёкое расстояние.
Ночные заплывы
На Черноморском побережье встречаются три вида медуз: аурелия, мнемиопсис и корнерот. Последний достигает 60–70 см в диаметре.
Медузы, обитающие в Чёрном море. Корнерот 60 см. Хризаора 65 см
.
И я, и Усик, конечно, знали, что путь по воде к свободе будет долгим. Очень долгим и, может, последним в нашей жизни. Сколько часов и, возможно, дней придётся нам плыть к турецкому берегу, хватит ли сил… Но мы были готовы ко всему и понимали, что для того, чтобы выдержать нелёгкий путь и не пойти ко дну, пуская пузыри, кормить черноморских крабов и рыбёшек, нужны серьёзные тренировки и далёкие заплывы. Днём их осуществлять нельзя: развернут береговые наблюдатели и можно навлечь на себя подозрения. Значит, ночь. Правда, всю ночь военные прожектора обшаривают водные просторы, близкие к берегу, но прожектора мы сумеем обмануть. И мы немедля приступаем к дневным и ночным тренировкам. Днём мы делаем заплывы вдоль берега моря, а ночью, припрятав одежду под камни, плывём вдаль.
Несколько километров нужно проплыть, ускользая от шарящих по воде лучей военных прожекторов; внимательно следя за лучом и видя, что он приближается к тебе, уходить в глубину под воду на несколько метров и, когда сквозь толщу воды вместо света прожектора наступит темнота, быстро всплыть и продолжить. Через несколько километров лучи прожекторов уже не достают тебя и ты плывёшь в темноте дальше, километр за километром, рассчитывая, конечно, что вернуться на берег нужно до рассвета.
Итак, прожектора остались позади и можно спокойно грести, изредка поглядывая на звёзды, мерцающие в чёрном небе. Но плыть спокойно мне мешали страхи перед тем, что в темноте южной ночи рисовало моё воображение. Под нами глубина в сотни и сотни метров… А может, и километров, если мы плывём над природной впадиной, которых немало на дне морей и океанов. А в ней с праисторических времён обитает морское чудище типа шотландской Несси, которая всплывает по ночам в поисках пищи. И мы с Усиком можем ей приглянуться…
Напрасно я успокаиваю себя – моё далеко не скудное воображение, распаляясь, предлагает богатый ассортимент нашей гибели в пучинах Чёрного моря. И каждое прикосновение всплывающих на поверхность воды медуз, которые касаются моего тела, вызывает на секунду панический страх. Забыв ненадолго о морских чудищах, начинаешь прислушиваться к мышцам ног, опасаясь судорог, это тоже может добром не кончиться, буль-буль – и прощай. В этот момент что-то большое прижимается к моему животу, и я холодею от ужаса. Ну конечно же, это прикосновение не медузы, а чего-то другого, не может же быть такой большой медуза. Неужели мне конец? Но это опять была медуза, но только действительно большого размера.
“Усатый! Усатый!” – кричу я, хотя уговор между нами – плыть в полной тишине. Пытаюсь что-то разглядеть в темноте и ничего не вижу. А что, если я уже давно плыву один? “Усик! Где вы?” И где-то совсем рядом раздаётся знакомый невозмутимый голос: “Угу. Я здесь. А что-то не в порядке?” И мы плывём дальше. Темнота.
Вода чем дальше от береговой полосы, тем холоднее. И чем дальше от берега, тем богаче разыгрывается моё воображение, которое рисует гигантских скатов с бьющими хвостами с шипами, и заплывшую с иных берегов акулу, и ядовитых морских змей. “Усатый, где вы? – злобно шиплю я. – Держитесь ближе, не отплывайте. Можем потеряться”. И где-то в нескольких метрах от меня слышу невозмутимый голос Уса: “Я тут”. И снова тишина, и кажется, что ты один-одинёшенек в этом необъятном водном пространстве. И снова воображение начинает мучить меня. “Интересно, – думаю я, пытаясь отвлечь себя от морских чудищ, – а страшно ли Усатому? Судя по голосу – нет. Наверное, у художников и музыкантов всё по-разному”.
Вот сейчас меня охватывает страх, а Усатый невозмутим. А если бы пришлось нам пробираться в свободный мир через тропические джунгли ночью, наполненные шорохами, криками птиц и неизвестных животных, то музыкальные уши Усатого нарисовали бы в его воображении лесных чудовищ, и мне – усмехаюсь я про себя – было бы страшно вдвойне и от звуков, и от темноты, и что рисовало бы тогда моё пылкое воображение в тропических зарослях?
Через пару часов мы поплыли обратно. Надо достать одежду из-под камней, добраться до койки и пару часов поспать перед тем, как снова бултыхнуться в море для дневных тренировок.
Ещё сюрпризик от КГБ
“Просто
