Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв
Потом в политической карьере героя было шествие, после выступления на котором его трясло от возбуждения. Дальше – сон: Ауслендер «стоял на деревянном помосте, перед ним был деревянный чурбан, а справа человек в красном колпаке с прорезями для глаз опирался на огромный топор». Ему сообщили, что он избран президентом. И осознание того, что «мы все умерли! Нас принесли в жертву!».
Игра в политику продолжалась до тех пор, пока он не понял, что никакой политической жизни нет и на самом деле всё это лишь большая иллюзия (об этом, собственно, и говорил еще в самом начале Асланян), то самое лишнее прибавление, которое отдаляет человека от счастья: «Я не вижу никакой политической жизни, в которой можно было бы участвовать. Нас принуждают выбирать между Шендеровичем и Соловьевым. Между Шендеровичем и Соловьевым я выбираю Шопенгауэра». Это был урок его пробуждения.
Ауслендер уходит из университета. Благодаря другу попадает в фирму, занимающуюся поставкой замороженных овощей из Индии (в совместном российско-индийском предприятии в свое время трудился и сам Герман, он пишет не только одну и ту же книгу, но и пишет ее о себе). Но об этом опыте мы помним из других романов Садулаева, которые повествуют о развитии идей одного и того же героя – их футляра.
Роман – эволюция теоретических представлений человека, их генезис, а вовсе не повествование о жизни Ивана Ауслендера.
В статье «Когда царя ведут на гильотину…» Герман сказал, что ему не интересны люди: «Да, я пишу не о людях, я пишу об идеях, как правило. Мне так интереснее писать, да и потом, для нашего времени это способ излагать философские системы. “Хочешь изложить философию – напиши роман”, не помню, кто именно это сказал, но это было сказано в ХХ веке».
Так и Ауслендер стал излагать свои представления, идеи, которые не являются уникальными, скорее вторичны, но ценны в качестве поиска иного себя. Выступления героя – это бессознательные попытки выйти за пределы своего я, попытки «придумать себе любую судьбу», прикоснуться к сверх Я.
«Всё в конечном итоге становится прозой. Всё проходит, остаются лишь книги. Хорошо, наверное, быть писателем! Можно из любой дряни сварить роман, приправив, как соусом, острой фантазией обыденность собственной жизни. А можно, наоборот, придумать себе любую судьбу, написать про это и словно бы прожить, и нет никакой разницы – было ли это взаправду с тобой или нет, если всё равно прошло и осталась только книга, остались слова и фразы, строчки и страницы романного текста» – так думал Ауслендер. После он изложил свои путевые заметки, а его записи на пальмовых листах стали основой учения, которое развили ученики.
До этого он, будучи санскритологом, не представлял, как можно «рассказывать что-то такое, о чем нет в пуранах, что не освящено традицией, и, следовательно, беззастенчиво лгать»…
Последняя лекция Ауслендера была о счастье. Прочитана в Женеве.
Он подошел к тому, что «чистое бытие есть чистое счастье»: «Просто быть – это блаженство. И не важно, в каком неудобстве находится твое тело, и без разницы, что о тебе думают или говорят другие люди. Просто существовать – это уже счастье».
К этому не надо ничего прибавлять: «правильное арифметическое действие для достижения счастья – это не сложение, а вычитание. Мы должны не прибавлять к себе то и это. Мы должны вычитать из себя лишнее. И когда мы вычтем из себя всё внешнее, временное, лишнее, когда останется только то, что невычитаемо, только чистое сознание, чистое бытие, оно и будет чистым блаженством»
Ауслендер осознал, что «этот мир лучший из возможных»: «Господи, прости меня за то, что я хулил Тебя. Ведь это Тебя я хулил, когда критиковал мир: я был недоволен своим телом, своей страной, своей женой, своим временем. Как я мог быть таким грубым и глупым, Господи? Ведь это всё – Ты. Ты – мое тело, моя семья, моя страна и мое время – тоже Ты. Как мог я не понимать, что у меня всё – самое лучшее?»
Понимание счастья – это и есть вера, без которой не стоит город, даже такой продвинутый для своего времени, как Мохенджо-Даро. О нем – «мультикультурном и толерантном» городе атеистов он рассказывал в лекции про «гибель цивилизаций». В ней герой книги доказывал связь «между упадком веры и гибелью цивилизации, любой цивилизации».
Верующие всегда побеждают. Вера преодолевает смерть. В ней сотериология, путь к счастью.
Через осознание этого Ауслендер стал учителем. От него отпали ветхие наносные ризы, такие как, к примеру, политика. Ученики и последователи на основе его высказываний, бесед, выступлений составили книгу. Иван Ауслендер ложится на операцию и, возможно, не проснется. Но это не важно, проснется или нет. Он уже другой. Его последователи еще после увольнения из университета придумали легенду, что он уехал на Гоа, где живет отшельником и пишет на пальмовых листьях, которые после выкидывает. Такими пальмовыми листьями, в том числе, были его социальные проявления: муж, университетский преподаватель, политик, сотрудник фирмы. Они исписаны, и он их выкинул.
Перед операцией, шансы удачного исхода которой минимальны, Ауслендер выпросил себе несколько минут (известен парадокс, что вся жизнь – длящееся последнее слово в ожидании приговора), и дальше пошло изложение книги «Шри Ауслендер. Веданта». Через нее он вкусил бессмертие. В книге он, или иной он, преодолевший себя, очистился от всего наносного, лишнего, достиг счастья, познав свою высшую сущность, самость. Стал отражением Бога, его образом и подобием.
В книге говорится о времени, вере, о цельности человека, преображенного верой: «Человек разумный есть по преимуществу человек верующий. Вера соединяет воедино сердце и разум. Вера создает человека из глины материи, вера и есть то самое волшебное дуновение, которое оживляет природу, а затем закругляет ее, делая самопознающей, исполненной духа и знания».
О безграничной истинной индивидуальности и об ограниченности и временности представлений человека о себе, о своих объективациях:
«У нашей индивидуальности нет «границы», но пока у нас есть физическое тело, нам кажется, что наша индивидуальность весьма конкретна, однако это всего лишь конкретность тела, ничего удивительного нет поэтому в том, что со смертью тела эта наша “конкретная” индивидуальность как бы умирает – потому что умирает представление о ней, потому что самой индивидуальности, или того, что мы считали своей индивидуальностью, никогда не было».
О том, что наше восприятие себя, бессмертие зависят от наших представлений. Сам человек моделирует мир вокруг себя, форматирует себя и создает свой во многом иллюзорный образ. Всё это зависит от представления, выбора между
