Лаша Отхмезури - Жуков. Портрет на фоне эпохи

2 или 3 декабря Жуков вместе с командиром кавалерийского корпуса Беловым прибыл к Сталину. Очевидно, для обсуждения, в числе прочих вопросов, важной роли, отводившейся корпусу Белова в предстоявшем контрнаступлении. В 1963 году Белов расскажет об этой встрече[530]: «Я не видел его [Сталина] с 1933 года. С тех пор он сильно изменился: передо мной стоял человек невысокого роста с усталым, осунувшимся лицом. За восемь лет он постарел, казалось, лет на двадцать. В глазах его не было прежней твердости, в голосе не чувствовалось уверенности. Но еще больше удивило меня поведение Жукова. Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное. Иногда на лице его появлялась даже какая-то растерянность. Верховный ознакомился с планом намечаемого контрудара, одобрил его. Выделил для участия в операции группу из трех авиадивизий. Потом были уточнены сроки. Верховный Главнокомандующий приказал отложить начало наступления на сутки». Наверное, рассказ не свободен от преувеличений, но в нем сказано главное: сдержав наступление, Жуков окончательно завоевал доверие Сталина и право голоса.

Историческое контрнаступление

Вечером 4 декабря столбик термометра опустился до – 35 °C. Вот уже почти неделю люфтваффе практически не совершали вылетов из-за пасмурной погоды и снега с метелью. Жуков назначил наступление своего фронта на 6 декабря, на сутки позже фронта Конева и на четыре дня раньше фронта Тимошенко. Немцы не имели никакого представления о том, что готовится. Они полагали, что их противник так же истощен, как они сами. 2 декабря Гальдер записал в своем дневнике: «В его [советского командования] распоряжении нет больше никаких новых сил». Немецкая разведка совершенно не сумела вскрыть сосредоточение шести резервных армий, хотя три из них – 20-я, 1-я ударная и 10-я – входили в соприкосновение с германскими войсками.

Настал великий момент, которого ждали с 22 июня 1941 года. Напряжение достигло высшего предела. Сталин метался по своему кремлевскому кабинету, точно медведь по клетке. Казьмин, офицер для особых поручений при Жукове, в ночь с 4 на 5 декабря находился рядом с генералом.

«До какого предела тогда он был взвинчен, можно судить по такому примеру. 4 декабря в штабе фронта шло совещание командующих армиями. Позвонил Сталин. Слушая его, Жуков нахмурил брови, побелел. Наконец отрезал:

 –  Передо мной две армии противника, свой фронт. Мне лучше знать и решать, как поступить. Вы можете там расставлять оловянных солдатиков, устраивать сражения, если у вас есть время.

Сталин, видно, тоже вспылил. В ответ Жуков со всего маху послал его подальше!

Еще ни одному историку не удалось раскрыть секрет их взаимоотношений, которые были хоть и демократическими, но одновременно сложно-загадочными. […] Комендант ближней дачи Орлов служил у Сталина с тридцать седьмого по пятьдесят третий год: „Сталин уважал Жукова за прямоту и патриотизм. Он у Сталина был самым почетным гостем“.

Вместе с полководческим даром этого, видимо, было уже достаточно, чтобы Сталин сдержал естественный гнев на неслыханную выходку Жукова 4 декабря, протерпел целый день пятого и только ровно в полночь по ВЧ осторожно спросил:

 –  Товарищ Жуков, как Москва?

 –  Товарищ Сталин, Москву мы не сдадим,  – заверил Георгий Константинович.

 –  Тогда я пойду часа два отдохну»[531].

Контрнаступление под Москвой, в понимании Жукова, должно было не отбросить немцев далеко на запад и не уничтожить их основные силы, а просто лишить противника возможности немедленно захватить столицу, что дало бы ему самому большую свободу действий. Из этого понимания логически вытекала ближайшая задача: ликвидировать два немецких выступа: на севере и на юге. Первый этап контрнаступления продолжался с 5 декабря 1941 по 6 января 1942 года; затем, по замыслу Сталина, оно превращалось в стратегическое наступление, имевшее целью полное уничтожение немецкой группы армий «Центр». Второй этап продолжался до апреля 1942 года. Он будет рассмотрен в следующей главе.

Сражение, ведшееся в основном силами фронта Жукова, не было «красивым» сражением с дерзкими маневрами и неожиданными ходами. Красная армия того периода больше походила на армию Брусилова 1916 года, чем на саму себя в 1943 году: массы пехоты, артиллерия на конной тяге, к которой, правда, добавились чахлые танковые бригады (10–20 машин в каждой). С этим предстояло победить врага. Нет, битва за Москву стала ожесточенной резней, проходившей в жутких климатических условиях, напоминающих арктические. В течение шести недель столбик термометра скакал между – 10 и – 40 °C. Потеря перчатки означала ампутацию кисти руки; человек, уснувший в снегу, или оставленный без помощи раненый умирали в течение получаса. Местность изобиловала крупными лесными массивами, под снегом прятались непромерзшие болота, превратившиеся в смертельные ловушки для людей, лошадей и техники. Тактика выжженной земли, применявшаяся русскими, а затем, с еще большей решительностью, немцами, лишала сражающихся приюта вне крупных населенных пунктов. Тусклое солнце поднималось над горизонтом к 10 часам и скрывалось около 15 часов. Так что сражаться приходилось в темноте, когда холод становится сильнее. Два дня из трех видимость была слишком низкой, чтобы самолеты могли подняться в воздух. Людей дезориентировала яркая белизна снега, пейзаж постоянно менялся под действием ветра, наметавшего за ночь сугробы, достигавшие 10 метров в высоту. Нередки были случаи, когда части и подразделения ходили по кругу, терялись, проходили через неприятельские позиции, которые никак не были обозначены. Слой снега, превышавший 30 см в высоту, настолько затруднял предвидение, что люди проходили за час не более 1–1,5 км; марши не могли продолжаться более трех часов, поскольку совершенно выматывали солдат[532]. Полк, если он хотел сохранить порядок и боеспособность, мог проходить в сутки не более 10 км. Поскольку, из-за малого количества танков, бой вела в первую очередь пехота, сражение развивалось медленно и происходило в форме непрерывного давления на позиции противника, что приводило к распадению операции на множество локальных стычек.

Контрнаступление под Москвой (декабрь 1941 г.) и общее наступление в январе-апреле 1942 г.

Главную озабоченность Жукова вызывало то, что нигде не удалось совершить прорыв вражеской линии обороны. Немцы сгруппировали свои силы в крупных поселках, в городах, на перекрестках дорог – во всех местах, легко защищаемых артиллерией и автоматическим оружием; когда представлялась возможность, они получали снабжение по воздуху или хорошо охраняемыми транспортными колоннами. Между этими укрепленными пунктами оставалось свободное пространство, на котором находились одни лишь патрули. Жуков же испытывал нехватку тяжелого вооружения, без которого невозможно было развивать наступление в глубь неприятельской обороны, нарушать его коммуникации, перехватывать на марше идущие подкрепления и т. д. Если у немцев было не более 400 танков, советские войска могли противопоставить им 1000, из которой две трети составляют слишком легкие T-40, которые скользили на обледеневших дорогах, так же как грузовики и тянущие артиллерийские орудия лошади, и могли передвигаться лишь по снежному покрову не глубже 45 см. На то, чтобы передвинуть на 10 км 40 орудий, требовалось сорок восемь часов огромных усилий. Поэтому пехота чаще всего атаковала без поддержки, неся значительные потери. При высоте снежного покрова свыше 80 см не могли двигаться даже танки КВ и T-34 и конница. Единственными мобильными силами оставались лыжные батальоны (250 человек), но они могли брать с собой только легкое вооружение, часто они оказывались отрезанными от своих, не получали боеприпасов и продовольствия и были обречены на уничтожение либо вынуждены через семьдесят два часа возвращаться. Жуков их использовал как казаков, бок о бок с которыми воевал в 1916 году,  – для разведки, преследования и совершения диверсий.