Владимир Голяховский - Это Америка

— Это на ваш храм, батюшка. Молитесь за упокой души раба божьего Павла.

Он улыбнулся Лиле:

— Все у Бога клянчу, задабриваю Его.

Алеша снова предложил матери:

— Мама, переезжай теперь к нам. Зачем тебе жить здесь одной?

— Я не одна — у меня есть друзья, и я каждый день на кладбище разговариваю с Сеней и Павликом. Мы беседуем втроем, я слышу их голоса. А вот в Нью — Йорке я буду одна.

— Ты будешь с нами.

— Сыночек, не сердись на меня, но жизнь поколений несовместима. Я останусь здесь.

Алеша уже торопился вернуться на работу в университет, а Лиля занималась разборкой большого архива Павла. Осталось много незаконченных рукописей, самая большая — его эссе «Эпоха заблуждений». Августа знала все рукописи, рассказывала, когда и как он писал их.

— Доченька, возьми их с собой, когда-нибудь опубликуешь в Америке.

Лиля уже собиралась уезжать, когда неожиданно позвонила жена Илизарова Валентина:

— У вас свое большое горе, а у меня свое: Гавриил Абрамович скончался.

— Гавриил Абрамович?.. — растерянно переспросила Лиля. Она не могла представить, что Илизаров, с которым они только недавно были вместе, — умер. — Валентина, что случилось? — почти закричала она.

— Скончался в Кургане. Он поехал туда один, без меня. Целый день работал, вечером в квартире ему стало плохо. Он позвонил врачу — анестезиологу из своего института, она живет в соседнем подъезде, сразу прибежала, дверь в квартиру была открыта, видимо, он ждал ее. А сам сидел в кресле уже мертвый. В общем, я вылетаю туда.

Так просто и внезапно оборвалась жизнь «кудесника из Кургана». Голодный еврейский мальчишка с гор Дагестана вырос в ученого с мировым именем. Целеустремленность, настойчивость и несгибаемая воля — качества настоящего ученого — помогли ему достичь мировых высот.

Лиля позвонила в Нью — Йорк Френкелю:

— Виктор, Илизаров умер.

Его голос дрогнул:

— Какая потеря для всех нас!

— Я лечу на похороны в Курган.

— Как в России выражают уважение к покойному на похоронах?

— Делают венок с надписью, несут за фобом, а потом кладут на могилу.

— Сделай венок с надписью «Ортопедические хирурги Америки скорбят о смерти великого ученого» и припиши название нашего госпиталя и мое имя.

В Кургане Лилю тепло встретили ее приятели, врачи института Илизарова.

На похороны приехали профессора, хирурги из Москвы и многих других городов. Среди них были старые Лилины знакомые. Они подходили к ней, радостно заговаривали, расспрашивали про Америку.

На торжественное прощание с самым знаменитым горожанином пришел весь город, многие приехали из соседних городов и деревень. Вереница людей растянулась на несколько кварталов. На третий день собирались везти гроб на похороны на кладбище в катафалке, но врачи института решительно заявили:

— Мы сами понесем Гавриила Абрамовича на своих плечах.

За гробом шли жена и дети, за ними несли многочисленные ордена покойного, потом толпа провожающих, духовой оркестр играл траурный марш Шопена, венки везли сзади на грузовиках с траурными лентами. У открытой могилы говорили прощальные речи. Когда Лиля, в свою очередь, подошла прощаться с телом, она увидела, что Валентина одела мужа в смокинг, который они купили ему в Нью — Йорке.

Лиля прошептала:

— Гавриил Абрамович, мы с Френкелем посвятим нашу книгу вам[117].

После похорон Валентина позвала Лилю:

— Надо помянуть Гавриила Абрамовича. Пойдемте к нам на поминки.

В его четырехкомнатную квартиру набилось много народа. Первую рюмку выпили молча, не чокаясь — в память покойного. Вскоре начался гул и поднялся шум. Лиля с удивлением смотрела, как много пили водки. Через час почти все были пьяны, некоторые не стояли на ногах, их выводили или выволакивали. Но люди были довольны, говорили:

— Хорошо помянули, как надо.

17. КОМП — ПИС (литература или книгопечататание?)

Когда острота потери после похорон Павла немного притупилась, Моня сказал Алеше:

— Старик, по ночам я залпом читал рукопись твоей «Еврейской саги». Это же энциклопедия жизни советских евреев — очень нужная книга. Пока ее полностью переведут и издадут в Америке на английском, надо публиковать ее в России. Поедем к издателю Игореву. Он открыл одно из первых частных издательств в России.

Издатель, мужчина около пятидесяти с небольшой бородкой, сидел в прокуренном кабинете. Он посмотрел на первую страницу толстой рукописи и спросил:

— Расскажите, о чем ваш роман?

— О судьбе евреев в Советской России. Композиционно — это описание событий советского времени, а фактически — исследование человеческих судеб, евреев и русских. Я следовал определению Пушкина: «В наше время под словом „роман“ разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании».

— Что ж, думаю, нам подойдет, заключим договор… Вы уже много лет живете в Америке. С современной американской литературой вы хорошо знакомы? Что, по-вашему, представляет собой американская литература сегодня?

Вопрос был сложный, Алеша ответил не сразу.

— В Америке каждый может написать о любой сенсации, и если это скандал, особенно секс — скандал, то книга будет издана. Демократия Америки имеет оборотную сторону — вседозволенность. В свободу слова включена и возможность печатать все что хочешь и всем кто хочет, если это можно продать. А ведь еще Генрих Гейне писал: «Демократия влечет за собой гибель литературы: свободу и равенство стиля. Всякому дозволено писать все что угодно и как угодно скверно». Нет, печатают, конечно, много глубоких исторических исследований и серьезных людей, много экономических и политических трудов. Но настоящей литературы мало. Ее заменила макулатура. Это уже не литература, а книгопечатание. А что касается поэзии, то в сегодняшней Америке ее просто не стало. Когда-то Дельвиг говорил: «Цель поэзии — поэзия». Поэзия — это емкость выражения в ясности звучания рифм и ритма, красота подбора слов для яркости мысли. Но так называемые «поэты» Америки не признают основ поэзии, они сочиняют грубые «белые» нестихи. В конце концов я перестал этому удивляться и написал рассказ — шутку «Комп — пис». Если хотите, я прочту его вам. Он ведется от имени еврейского мудреца Менделя Моранца, был такой анекдотический образ в еврейской литературе начала XX века.

И Алёша начал читать.

Я, Мендель Моранц, человек женатый, а поэтому я привык, что жена постоянно чем-то недовольна. На то она и жена. Она опять разворчалась. Чем, говорю ей, ты недовольна? Оказывается, ей не нравится, что и как пишут современные писатели. Подумаешь! А кому вообще это может нравиться? Уж не хочет ли она, не дай бог, заставить меня писать за них, за писателей? Ну нет! И я решил изобрести компьютер для писателей, чтобы он сам писал романы — КОМП — ПИС. Пусть писатели работают на нем, а она себе пусть читает. А что? Ведь есть компьютер, который превышает интеллект чемпиона по шахматам.