Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Когда царь повелел его сопернику Кратеру возглавить отряды воинов, возвращающихся на родину, Гефестион понял, что достиг осуществления своих честолюбивых замыслов. Александр, которому всегда казалось, что он мало сделал для своего любимца, создал специально для него должность хилиарха и вознес тем самым на недосягаемую высоту, назначив его как бы своим заместителем. Для македонян это было чем-то совершенно невероятным: еще никто из них не занимал подобного положения. Обычно эту новую должность, придуманную Александром, объясняют влиянием персидских традиций и обычаев. Позднее Август и другие римские императоры назначали себе «второго», чтобы освободиться от ряда обязанностей. Александр в этом не нуждался, но и ему все же могло показаться удобным от случая к случаю поручать некоторые неприятные дела своему усердному и ревностному помощнику. Кроме того, он хотел, чтобы его любимца считали чем-то вроде «заместителя» царя. Большую роль сыграло желание Александра, чтобы Гефестион, как особо близкий и доверенный человек, занял главенствующее положение в тот момент, когда в лагере ожидали прибытия Антипатра. А может быть, Александр хотел даже позаботиться о преемнике на случай своей смерти. Ведь всех своих родственников-мужчин он устранил, а законных наследников у него не было. Гефестиону теперь надлежало стать не только самым близким другом, но и человеком, ближе других стоящим к трону. Поэтому Александр и женил его в Сузах на младшей дочери Дария. Этот брак мог в нужный момент узаконить положение Гефестиона в Персии. Однако в основе назначения Гефестиона лежали и другие причины, более глубокие, чем простое подражание персидским образцам или чисто личные мотивы. При дворе Ахеменидов существовала должность, подобная той, которую сейчас получил Гефестион. Человек, занимавший ее, был командиром дворцовой стражи, но, что гораздо важнее, еще и визирем, фактически управляющим государством. Александр, конечно, не потерпел бы рядом с собой никакого всемогущего визиря. Его хилиарх выступал «заместителем» царя лишь от случая к случаю, только когда царь считал это нужным. Кроме того, он назначался командиром царского эскадрона. Но без прямого приказа царя, т. е. когда тот предпочитал действовать сам, Гефестион был и оставался нулем. Однако после смерти царя его положение могло измениться, особенно если бы у Александра родился наследник. Тогда Гефестион, а не Антипатр должен был бы стать опекуном несовершеннолетнего наследника и взять на себя управление империей. Возможно, Александр, возвышая Гефестиона, подумал и об этом.

Все же при случае Гефестион пытался играть роль настоящего визиря, его покровительство значило теперь еще больше, чем прежде, и люди, пользовавшиеся его расположением, чванились и важничали. Он даже попытался, как это было принято у персов, вмешаться в дела начальника царской канцелярии, но натолкнулся на решительное сопротивление Евмена. Дело дошло до открытого конфликта, разбирать который пришлось самому Александру. Вероятно, немаловажную роль сыграли здесь деловые соображения, и царь решил спор в пользу Евмена. Можно себе представить, как трудно было Гефестиону протянуть руку врагу в знак примирения.

Через несколько недель Гефестион внезапно скончался. Он заболел в Экбатанах, где все время проводил в водовороте непрекращающихся празднеств. Врачи не подозревали ничего опасного, а их пациент и в жару не хотел пропускать привычных увеселений и пиров. Но вдруг в самый разгар спортивных состязаний молодежи, на которых царь всегда присутствовал, его позвали к Гефестиону. Когда Александр подошел к ложу больного, он увидел, что его Патрокл уже мертв.

Можно себе представить, сколь тяжела была эта потеря для Александра. Его горе было так же безмерно, безгранично, как некогда любовь. Мы не будем говорить здесь о проявлениях экзальтации, так как источники, несомненно, преувеличивают их. Но целый ряд распоряжений, важных с исторической точки зрения, безусловно, заслуживает нашего внимания.

Прежде всего это относится к распоряжению о трауре. Не только в лагере умолкли пение и звуки флейты, приказ о трауре распространился на всю империю. Бо лее того, даже священные огни, горевшие в честь Алек сандра, было приказано погасить вплоть до дня похорон[351]. Нечто подобное бывало только после смерти Великого царя. Теперь становится ясным, сколь серьезным было брошенное как бы вскользь замечание царя о «втором Александре». Этим объясняется и запрос оракулу Зевса-Аммона, не следует ли оказать покойному божеские почести, как если бы это был сям Александр. Но жрецы оракула ответили, что покойный достоин почестей, подобающих герою.

Лишь теперь мы понимаем, почему должность хилкарха впредь должна была остаться незамещенной. Титул этот, специально придуманный для незаменимого друга, был столь высок, что никто из македонян не мог его унаследовать. Командиром первой гиппархии фактически стал Пердикка, но хилиархом он стать не мог. Проявление горя, охватившего Александра, дает нам представление о тех изменениях в его характере, которые произошли под влиянием сознания всемогущества и безмерности власти. Его горе не требовало ни тишины, ни уединения. На смену бьющим через край дионисийским пирам пришли не менее шумные погребальные празднества. Складывается впечатление, что Александр не мог уже ни при каких обстоятельствах отказаться от празднеств и расточительства.

Перевозка тела покойного в Вавилон проходила с необычайной пышностью. В Вавилон было приглашено 3000 музыкантов, певцов, актеров и атлетов для участия в самых грандиозных погребальных празднествах. Памятник по замыслу Александра должен был превзойти не только все памятники прошлых веков, но и все мавзолеи будущего. Площадь для памятника равнялась двум квадратным стадиям[352]. Предполагалось водрузить один над другим пять ярусов, как в вавилонском храме-башне. Двести сорок позолоченных ростр украшали по проекту нижний этаж, орлы и змеи— второй, на третьем изображались сцены охоты, на четвертом литые из золота фигуры должны были представить битву с кентаврами, на пятом — фигуры быков и львов из того же металла, а над всем этим — оружие и доспехи Востока и Запада. Предстояло сделать непомерно большие затраты, называли огромную сумму — 10 000 талантов. И так как у царя не хватало денег на осуществление этого чудовищного проекта, то внести свою лепту должны были соседние города, царская свита, и в первую очередь противники покойного[353].

Но нас не так поражают материальные затраты, как безвкусные излишества, эстетическая нелепость архитектурного замысла. Неужели это был тот самый Александр, который некогда восхищался Лисиппом, Гомером и Еврипидом? Царь всегда проявлял интерес к зданиям, сооружаемым по его приказу, и сам участвовал в разработке архитектурных замыслов. Но в былые годы слишком грандиозные проекты не встречали одобрения царя. Зато теперь он, по-видимому, восторгался самыми крайними выражениями помпезного стиля. Гигантскими стали размеры, чудовищными все украшения! Теперь царь искал таких архитекторов, которые могли бы создать нечто грандиозное, смелое по замыслу и по затратам. Вместе с ними он разрабатывал самые причудливые, диковинные и дорогостоящие проекты. Гробница Гефестиона была лишь началом. Для Дельф, Делоса, Додоны, Дионы, Амфиполя, Кирополя и Илиона были созданы проекты храмов, причем стоимость каждого доходила до 1500 талантов. Гробница Филиппа должна была соперничать с самой высокой пирамидой Египта. По-видимому, немаловажную роль в создании этих проектов играл архитектор Динократ. Знаменательно, что он был родом с Родоса, где впоследствии был создан знаменитый колосс и где, по-видимому, особый успех имела гигантомания.