Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович
17.VIII. Сегодня в городе неспокойно: нет мелкой монеты и лавочники не выдают сдачу. Настроение повсюду приподнятое, в трамваях то и дело происходят стычки между пассажирами и кондукторами, которые грозят перейти в настоящие скандалы.
Говорят, дело объясняется тем, что мелкая монета припрятана в большом количестве разными злоумышленниками, имеющими целью понизить курс бумажного рубля247.
19.VIII. И Марков II привел сегодня переданную мною по слухам причину недостатка разменной монеты; значит, она не верна! Гораздо проще объясняется дело легкостью распространения разных слухов в это тревожное время, в результате которых – паника, со своим естественным для обывательщины следствием – эгоистическим стремлением как можно больше запастись и припрятать того, чему грозит иссякание… Не надо и особенной злонамеренности для этого, достаточно быть просто толпой!
В субботу, 22-го, в Академии предположено совещание о возможности эвакуации. До чего смешны эти господа! Порицая правительство за его тактику умолчания, укрывательства и недоверия, сами они делают, в сущности, то же самое. Сегодня Вольтер248 сказал мне, что подсчет книг в его отделе и заготовка ящиков делаются для переезда в новое здание, хотя всем хорошо известно, что переезд этот состоится не так скоро, т. к. здание предназначено на время войны для военных нужд. С улыбкой, которую трудно мне было скрыть, я заявила об этом Вольтеру, и он, как человек отменно простодушный, сначала замешался, а потом со свойственной ему откровенностью выложил, что Ольденбург и Шахматов (последний, по его словам, совсем упал духом; вот уж не ожидала от Шахматова!) запретили открывать настоящую причину подсчета книг и говорить об эвакуации. Во-первых – секрет полишинеля; а во-вторых – тактика, для либеральных академиков отнюдь, в отношении своих служащих, не приличная. Тем более что в случае чего ведь мне же придется придумывать способ упаковки и производить подсчет нашего имущества.
Я высказала все это Вольтеру; он со мной вполне согласился. Да и как же иначе! Всякий благоразумный и честный человек скажет, что служащим необходимо – не только полезно – разъяснить возможность эвакуации, дать им время привыкнуть к возможности этого несчастья и – пока есть время – спокойно обдумать положение и устроить свои дела; что это вовсе не было бы «распространением ложной тревоги» среди населения, чем прикрываются власти, а в настоящем случае и гг. академики с ними заодно. Наконец, уж если на то пошло, со служащих могли взять обещание не выносить этого дела из стен учреждения, как всякую служебную тайну, и осторожно, исподволь готовить меры к устроению своих дел и семей. И если бы в каждом месте каждое учреждение заботилось о своих служащих и городские и сельские власти – о своих сельчанах и горожанах, – не было бы подобных позорных паник, которая была недавно в Кошелёве и которые происходят и здесь на каждом шагу по всякому поводу, единственно из‑за того, что население не чувствует никаких забот о себе со стороны власти и старших.
Доживем ли мы когда-нибудь до иного состояния общежития!..
23.VIII. Как плохи наши дела в действующей армии! Вдобавок опять тревожащие слухи о внутреннем положении… Я хозяйства не веду, потому не могу проверить, насколько правильно, но хозяйки говорят, что на рынке заметна спешная закупка муки в большом количестве, как это было перед возмущением и забастовкой 1905 года. Боюсь, что если слухи о закупках справедливы, то не вышло бы чего похуже, чем было с мелкой монетой, так как если в один прекрасный день не станет на рынке муки, а в пекарнях хлеба, – их так скоро не достанешь.
Тоже не утешительно, что Государь поехал в действующую армию принять на себя командование войсками, а Николаю Николаевичу предстоит наместничество на Кавказе249. Какой может выйти из всего этого прок? Николай Николаевич, каков бы он там ни был, сумел сделаться популярным, чего как раз нельзя сказать о Государе, принимая во внимание настоящий состав армии…
24.VIII. Дела наши идут все хуже.
Сегодня на улице туман, слякоть, а потому вместе со всем остальным на душе очень скверно…
26.VIII. Указ о назначении Николая Николаевича наместником на Кавказе и о том, что Государь принял командование над армиями.
По случаю последнего радостного события трезвон во все колокола и молебствия.
Этому человеку натолковали-таки, что одно имя его внесет всесильное одушевление в войска и приведет их к победе!
27.VIII. Сегодня при чтении донесений Штаба поймала себя на том, что в душу закрадывается сомнение относительно правдивости сообщаемых известий. Так привыкли мы к тому, что нас считают ни во что и обманывают! И не во мне одной пробуждается такое чувство.
Заходила на ¼ часа к А. С. Пругавину. Как он дряхлеет временами, а потом опять как будто ничего, воспаряет. Живуч он, здоровая натура!
Говорят, Распутин хвалился в одном доме, что сделал «угодное Богу дело – отправил помазанника» в армию. То-то пошли молебны!..
А в Совете Министров, говорят, был такой случай. Горемыкин заявил Государю, что просится в отставку250; на это Государь промолчал, а потом заявил, что думает предложить Родзянке этот пост. На это, в свою очередь, последовало гробовое молчание со всех сторон; Государь смешался, поспешил сказать, что это одно только предположение, что дело вовсе не решенное, что об этом надо еще подумать и т. п. …
29.VIII. И чего это поехал Горемыкин в Ставку! Конечно, жаловаться, чего ж еще доброго можно ожидать от него. Уж он сумеет представить дело царю известным образом. Боюсь, как бы он не настоял на роспуске Думы. А тогда… Неужели приходится согласиться, что – чем хуже, тем лучше?..
1.IX. Состояние моей души за эти дни дало бы обильный материал для любого мартиролога.
Кто может сказать, для чего дана нам жизнь и кто виновник ее!..
2.IX. Напряжение в воздухе сильное, чем разрядится все, если Думу распустят – хотя бы на короткое время – и если депутаты блока выйдут из состава различных комиссий, членами которых они состоят. А не выйти они не могут, не потеряв к себе уважение собственное, если они его имеют, и всей страны251.
Пока что у нас решено заказывать ящики и понемногу укладываться… Рукописи Публичной библиотеки уже упаковываются, академические – готовятся к тому же; Пушкинский Дом двинется вместе с архивом.
Позже. Я наивна по-прежнему! Я думала, что сестры милосердия, которые решаются ехать в Германию к военнопленным, совершают подвиг, что им там может угрожать и смерть, и всевозможные оскорбления, а оказывается, что их принимает
