Альберт Шпеер - Шпандау: Тайный дневник

16 июня 1963 года. Летняя жара. Загорел, как отпускник. Иногда хожу в одних спортивных трусах. Много лет назад это было строго запрещено — сейчас никто не обращает внимания. Разбрызгиватель для поливки газонов работает днем и ночью; всем лень его выключать.

16 июня 1963 года. Я назначил себе срок в четыре недели и продержался. Поэтому сегодня я сдал трубки плюс кисет для табака в багажное отделение, где они будут храниться вместе с 481 ершиком, которые мне много лет назад прислали из дома. Сначала я хотел сдать все семь трубок сразу, но передумал, потому что в этом случае мое испытание стало бы слишком легким.

В конце шестнадцатого века суровый критик курения трубок, которое вошло в моду благодаря сэру Уолтеру Рейли, писал: «Омерзительный, вонючий дым, его противно вдыхать, он разрушает мозг, наносит вред легким; он делает мужчину женоподобным, вялым и слабым, лишает смелости». Интересно, может, дамам нравятся курильщики именно потому, что курящие мужчины становятся менее жесткими?

17 июня 1963 года. Вечером пришли списки новых поступлений в библиотеку Шпандау. Мы должны написать, какие книги хотели бы получить. Гесс просит меня:

— Отметьте что-нибудь для меня. Не хочется читать весь список.

Я выбрал для Гесса несколько книг с такими названиями: «Искусство красноречия», «Как стать политиком» и «Лаиса. Искусство любви коринфских женщин».

26 июля 1963 года. Сегодня в саду стоит страшная жара. Ни дуновения. Время от времени прохожу сквозь брызги воды, разлетающиеся из установки для поливки сада. Несколько часов таскал воду для фруктовых деревьев; под большие деревья выливал три лейки, под мелкие — одну или две. Я носил воду на расстояние примерно в сорок метров, всего я натаскал пятьдесят шесть полных леек; получается (как я подсчитал с маниакальной дотошностью) 2,2 километра.

Вечером в помещении было двадцать девять градусов.

3 августа 1963 года. Поскольку капеллан в отпуске, вместо богослужения мы два часа слушаем пластинки. На сегодня я заказал Концерт для скрипки Брамса и Седьмую симфонию Шуберта. Включая проигрыватель, Фелнер сказал мне, что по новому распоряжению директоров пластинки должны звучать очень тихо, с привернутой громкостью.

— Какая глупость! — взорвался я. — В таком случае лучше вообще не слушать.

Брэй добродушно и в то же время удивленно посмотрел на меня сквозь свои очки в роговой оправе.

— Что бы вы ни делали, не критикуйте! Внесите какое-нибудь конструктивное предложение. Попросите наушники. Вы должны демонстрировать доброжелательность.

В конце концов, он опытный тюремный работник.

Вечером слышу, как Ширах торжествующе сообщает Гессу, что в ответ на его жалобу издали новый приказ. Он говорит так громко, что я при всем желании не могу его не услышать.

12 августа 1963 года. Прибыл в Фэрбенкс. Теперь направляюсь на юг по Большому арктическому пути.

16 августа 1963 года. По моей просьбе администрация поставила отметку на регуляторе громкости, до которой я могу увеличивать звук, не нарушая новое распоряжение. Громкость осталось на том же уровне, что и раньше. Ширах потерпел неудачу.

Вечером получил известие, что Маргарет родила мою первую внучку — Аннегрет. Самый младший из моих детей родился почти ровно двадцать лет назад.

2 сентября 1963 года. Бейц сообщил семье, что надо попытаться, через советского посла, лично поговорить с Хрущевым; больше ничто не поможет. Должно быть, герру Смирнову кажется странным, что к нему в связи с моим делом по очереди обращаются такие разные люди, как Любке, Брандт, Бейц, Моммзен, Карло Шмид, Кроль, Нимёллер, Карстен и другие.

28 сентября 1963 года. В данный момент размышляю над странной цепью несчастий, которые в последнее время преследуют Ростлама. Все началось несколько недель назад, когда его сын попал в автомобильную аварию на скользкой от дождя дороге. Но он отделался легкими ушибами. Вскоре после этого Ростлам с женой уехали по делам, потому что через несколько дней они всей семьей должны были отправиться домой на океанском лайнере «Америка».

Когда они вернулись, их сын был мертв: кажется, ему что-то попало не в то горло, и он задохнулся. Поэтому домой они поехали с телом в гробу. Не успели они прибыть в Америку, как узнали, что их племянник упал со строительных лесов и погиб. Несколько дней спустя внезапно умер тесть Ростлама. Некоторое время назад один из братьев Ростлама погиб в результате несчастного случая на охоте; другой брат взял осиротевшего племянника под свою опеку, но вскоре после возвращения Ростлама в Соединенные Штаты его убили двое беглых заключенных, которые хотели украсть его грузовик. Тело нашли только через несколько дней. Самому Ростламу пришлось нести гроб. По дороге к могиле гроб упал и раскрылся, потому что у одного из тех, кто нес гроб, случился сердечный приступ.

Больше всего меня поражает отсутствие причинной связи в подобных событиях. В них даже нельзя вложить нравственное значение: нет вины. В отличие от трагедии рода Атрея, где, по крайней мере, действовал принцип возмездия, придавая событиям оттенок нравственной необходимости, здесь истребление почти всей семьи не имеет никакого смысла, это лишь дело слепого случая. Подобные бессмысленные события можно объяснить только одним способом: предположить, что какая-то вина, не видимая в области морали, присутствует в метафизической сфере.

Год восемнадцатый

Персонажи Сартра еще более одиноки — Убийство Кеннеди и настоящая трагедия — Стремление режима к красоте — Ширах в больнице — Останки Фридриха II — в берлинский Зал солдатской славы — Какие ценности останутся? — Радости власти — Досада Гесса из-за книги — Фотоаппарат в кармане — Обнадеживающие намеки зятя Хрущева — Конец архитектуры

1 октября 1963 года. Вчера полчаса провел с Ульфом, сегодня — с Хильдой. Эти встречи с интервалом в год вызывают ощущение нереальности и в то же время причиняют боль. Собрав в кулак всю свою волю, я стараюсь сдерживать эмоции, иначе потеряю всякое самообладание. Потом, когда дети уходят, я каждый раз испытываю подъем, как бы плохо ни прошел разговор. Я изливаю на охранников потоки слов. Эти строчки я пишу с удивлением.

5 октября 1963 года. Сегодня говорил с капелланом о своем ощущении, что я навсегда утратил связь с детьми. Когда он спросил, как часто мне удается с ними встречаться, на мои глаза навернулись горькие слезы. Самое ужасное во всем этом, признался я ему, говорить себе, после каждой встречи, что теперь я целый год не увижу своего ребенка. После этих слов я сразу ушел.