Юрий Остапенко - Великий Яковлев. «Цель жизни» гениального авиаконструктора

По сравнению с зарубежными коллегами того же уровня, советские генеральные конструкторы жили достаточно скромно и демократично – ни у кого не было собственных загородных вилл, о яхтах даже во сне не виделось, ну, а о том, чтобы прикупить маленький остров в Эгейском море речь просто не шла. Из заграничных поездок наши специалисты везли не только журналы и книги по своей специальности, но и отрезы кримплена на женские платья, джинсы и бейсболки для своих чад, пленки с записями битлов – для них же, для себя фотоаппараты или кассетные магнитофоны. По советским меркам это была если и не роскошная жизнь, то уж, наверняка, та несбыточно далекая, которая, может быть, нарисуется в далеком коммунизме.

У людей, попавших в номенклатуру, были и другие, не прописанные в секретных святцах, блага, которые стоили очень немало. Нам практически неизвестны случаи, чтобы дети «уважаемых» людей вдруг могли срезаться на вступительных экзаменах в институт. Или, скажем, недобрать баллов. Причем в самый престижный вуз. Что касается сыновей, то дорога в МАИ для них была естественным путем.

Далее, многие из руководителей ОКБ были, как об этом говорилось, «аттестованы», то есть они состояли еще в кадрах Советской армии, носили генеральские погоны, получая при этом прибавку к зарплате, право пользоваться госпиталями, санаториями и пр. И так далее.

Но удивительное дело, людям, проработавшим многие годы в различных трудовых авиационных коллективах (в том числе, в ОКБ Яковлева), не доводилось встречать людей, которые были бы недовольны или завидовали тому, что, скажем, тот же Александр Сергеевич может иметь роскошную квартиру или автомобиль, потому что знали (а если не знали, то догадывались), что им, людям, возглавляющим авиационные конструкторские бюро, воздается не просто по труду, но и по таланту. С Яковлевым именно так и было. Любому и каждому было ясно, что люди, подобные Яковлеву (Ильюшину, Туполеву, Микулину и др.) это бесценное достояние страны и никакие «льготы» не покрывают их вклада в технологическую культуру страны, в ее обороноспособность.

Но, помимо льгот, членство в ЦК, депутатство в Верховном Совете должно было бы накладывать и какие-то обязанности. Но представителям советской номенклатуры здесь можно было не беспокоиться. Никому, в самом деле, не могло прийти в голову требовать от того же Яковлева (Келдыша, Королева и др.) каждодневной, упорной и кропотливой работы в Верховном Совете по разработке, редактированию, обсуждению законопроектов по повышению пенсий колхозникам или о защите мира. Два раза в году на сессии им положено было поднимать руки, одобряя то, что наработали профессионалы в перерыве между сессиями. Еще меньше предполагалось активности от Яковлева (и большинства других членов ЦК) как от представителей «ленинского Центрального Комитета». Тут активность могла быть просто опасной – слишком любопытных и дотошных не назначали более в этот орган. Действительно, кто мог задать вопрос Н.С. Хрущеву, почему наши войска вошли в 1956 году в Венгрию? От самой мысли страшно становилось.

В 1962 году, когда по распоряжению того же Хрущева советские войска стреляли в демонстрантов в Новочеркасске, пришедших к зданию обкома партии с портретами Ленина, Яковлев сказался больным и не пошел на пленум ЦК.

Оставалось одно – работа. Самолеты с маркой «Як».

Ах, если бы жизнь укладывалась в рамки отведенных символов – будь то названия самолетов, количество выработанных процентов или невероятные спортивные рекорды! Жизнь советского человека была настолько тесно сплетена с жизнью страны, что каждый из нас чувствовал себя причастным к посадкам лесополос (сталинский план преобразования природы), к прорытию Волго-Донского канала или гневному заклеймлению двурушника Иосипа Броз Тито. А что этим начинались и заканчивались все политзанятия в трудовых коллективах и даже детские утренники было так естественно и понятно, что об этом и не говорилось.

Впрочем, нет. Александр Сергеевич помнил, как он в первый раз поехал в Саратов перед постановкой на производство Як-25-го. Яковлев умел обставить дело так, чтобы приезд его куда-нибудь в область становился событием союзного масштаба. («Товарищи, к нам приехал выдающийся конструктор, создатель отличных боевых самолетов, Герой… и т. д.»)

В Саратове все было так, как и положено: прием в обкоме партии, митинг на заводе и, наконец, большой концерт во Дворце культуры.

Скучающий мэтр слушал здравицы в честь партии, в честь миролюбивой политики товарища Сталина, смотрел народный танец, изображающий борьбу нанайских мальчиков, и наконец, был детский монтаж. Современный читатель ни за что не поймет, что скрывается за этим словом. А скрывается вот что. На сцене полукругом выстраивались пионеры в белых рубашках и красных галстуках и каждый из них речитативом произносил какие-то стихи, сочиненные на злобу дня, типа такого: «Волго-Дон построили – уолл-стритовцев расстроили». Услышав это, Яковлев сфокусировал внимание на красногалстучной сцене, которое до сего момента витало где-то между прической и талией официантки, подававшей в обкоме закуску. И внимание принесло ему незабываемые мгновения. Очередной мальчик, дождавшись своей роли, выступил и звонким голосом затараторил: «Банкиры Уолл-стрита надеялись на Тито,/ На Ватикан, на Гоминдан, на хитрый маршалловский план /Но не помог им Гоминдан, и лопнул маршалловский план, /А у бандита Тито навеки карта бита».

Затем вперед шагнула двенадцатилетняя девчушка и окончательно добила врага: «Жаждой зла наполнен туго патентованный бандюга. Он всех и вся повесить рад – законченный дегенерат».

Александр Сергеевич посмотрел вокруг: все неистово хлопали молодым талантам, сами таланты счастливо кланялись, а у него вдруг возник вопрос: они что, не заметили еще, что после смерти вождя критика Югославии резко пошла на убыль? И еще – а у Сережки в школе тоже такую галиматью читают? Он отключил сознание от сцены и подумал, что, собственно говоря, он не знает, чему учат сыновей в школе, какие идут там занятия, как зовут классных руководителей. Работа, одна только работа. Двухбалочный лонжерон, механизация крыла, форсажная камера.

Александр Сергеевич был женат дважды.

О первой жене, Л. Рудинкиной, жившей в семье известного в те годы революционера и партийного деятеля Я. Рудзутака, мы уже говорили в начале книги. Говорили и о разводе, который облегчался тем, что от того брака не было детей.

Вторично Александр Сергеевич женился в 1938 году на известной летчице-рекордсменке красавице Екатерине Матвеевне Медниковой. От этого брака у него было два сына – Сергей, 1940 года рождения, и Александр 1943-го.