Владислав Бахревский - Никон (сборник)

Однако на дороге – ни бабы, ни мужика, и Алексей Никифорович был доволен: двигаться ему, разморенному сном, не хотелось. И вдруг ввалился в покои дворовый человек Козел и, кланяясь, доложил:

– Батюшка, спрашивают тебя.

Собакин встрепенулся:

– Кто ж спрашивает, мужик или баба?

– Мужик.

– Не может быть! – изумился Алексей Никифорович. – Я на дорогу смотрю неотрывно и никакого мужика не видел.

– Должно быть, с другой стороны пришел! – догадался Козел.

– Должно быть, с другой стороны, – согласился задумчиво Алексей Никифорович и приказал: – Неси-ка шубу мою соболью да шапку.

– Пеший человек-то, – возразил Козел. – Невелика небось фигура!

– Пеший? Ну, тогда не надо шубу.

– А платье на нем будто бы заморское и лютня под мышкой.

– Чего ж ты мне голову морочишь! – закричал Собакин, топая. – Шубу тащи, шапку, да самую высокую!

Алексей Никифорович сидел уже посреди палаты на стуле в долгополой собольей шубе и в такой шапке, что верхом своим упиралась она в потолок. Путник поклонился боярину, но не больно-то низко.

– Кто ты? – спросил Алексей Никифорович строго.

– Зовут меня. Марко. Я музыкант. Играл молдавскому господарю Василию Лупу.

– Слыхали про воеводу Василия! – обрадовался боярин. – Это не его ли воевода Георгий с престола согнал?

– Познания твои, боярин, достойны тебя, – поклонился Марко.

– А кому ты потом служил, как воеводу Василия прогнали?

– Гетману Богдану Хмельницкому.

– А потом?

– У боярина Ртищева в Москве играл.

– А потом?

– А потом к тебе пришел, Алексей Никифорович.

– А потом?.. Ах да! Ко мне пришел. А зачем?

– А затем, Алексей Никифорович! Слух идет, будто жалуешь ты музыкантов!

Тут мудрый Козел, стоявший в уголку на всякий случай, спросил:

– Батюшка Алексей Никифорович, может, немца твоего позвать?

Боярин улыбнулся и пальчиком слуге погрозил.

– Не надо. Сам разберусь… Сыграй-ка ты мне, Марко, не то, что игрывал при дворце воеводы Василия, и не то, что гетману игрывал. Сыграй ты мне то, что в Валахии простые люди поют.

Задумался на мгновение Марко, но согласился. Открыл коробку, лютню достал. Развязал завязки плаща, плащ на пол скользнул.

– Жарко. Не прикажешь ли, боярин, квасу подать? Дорога у меня далекая была.

– Козел, неси квасу! – крикнул Алексей Никифорович, радуясь гостю.

Человек, по всему видно, редкий. В заморских странах жил, при дворах. И рабства в нем нет. Захотел пить, взял и попросил квасу.

Козел – одна нога там, другая здесь. Выпил Марко чашу, усы вытер и взялся за лютню. Пощипал струны и запел негромко:

Зеленый лист тополя,Братец мой, братик, послушай-ка!Беги, как ветер,Нас бьют турки и режут, как овец.

– Несчастный, несчастный народ. – Собакин повернулся к иконам и покрестился маленько. – Господи, избавь православных от нашествия неверных.

– Чтобы отвлечь тебя, боярин, от грустных дум, я сыграю пасторали…

– А где ты их перенял?

– В Венеции.

– Ах, в Венеции! – Алексей Никифорович почмокал губами и потонул в соболях.

Марко встал в позу и начал.

– Браво! – вскричал Кузнечик, вбегая в покои. – Алексей Никифорович, ти будешь иметь великий оркестр. Оркестр, какой нет и у немецких цесарей.

– Марко, сколько тебе платил воевода Василий?

– Господарь Василий Лупу был несказанно богат, но скуп. Он платил мне пять талеров в год.

– Я заплачу тебе вдвое, – сказал Алексей Никифорович. – Ты будешь есть за моим столом и рассказывать о далеких странах.

На следующий день в обед Алексею Никифоровичу привезли письмо.

– Ко мне едет в гости приятель мой любезный, Дмитрий Иванович Плещеев. Человек в Москве известный и веселый. Ты, Кузнечик, гоняй баб, чтоб к приезду Дмитрия Ивановича ноги они поднимали разом все вместе и, кружась, чтоб не скользили, как коровы на льду, и не падали бы.

Тут Собакин велел кликнуть Козла.

– Козел, – сказал он ему, – ко мне едет важный московский гость. Гони в деревеньки, в Покровку и в Мокрое, и забери у крестьян птицу, коров, баранов и свиней для великого пира.

Козел покланялся боярину, но не ушел.

– Чего тебе? – спросил Собакин.

– Батюшка Алексей Никифорович, у крестьян-то за этот год оброку взято полностью.

– Бери за будущий!

– Никак нельзя, батюшка! Смилуйся, никак нельзя!

– Это почему же нельзя? Или я не господин над своим быдлом?!

– Хозяин и господин! Только если забрать скот, приплода не будет. Крестьяне в нищенство впадут. Проку тогда тебе от них никакого.

– Молчать! Холоп! – гаркнул Собакин. – Поедешь и пригонишь вдвое против того, что нужно. А за разговоры – десять палок!

Козла потащили на конюшню.

Выпоротый Козел срывал злость на крестьянах деревушки Мокрое. Он был зол вдвойне. В Покровке скотом Козел не разжился. Мужики там богатые, держались общиной. Заикнулся Козел о повелении боярина и был выдворен за околицу.

В Мокрое он захватил дюжину молодцов с пиками и саблями.

Встал посреди деревни. Велел тащить старосту.

Мокрое было крошечной деревушкой о девяти дворах.

И староста был тут забитый, запуганный.

– Боярин Алексей Никифорович, – закричал на него Козел, – велел мне добыть для пира в честь стольника Дмитрия Ивановича Плещеева отборного скота и птицу!

– Смилуйся! – упал в ноги староста.

– А ну-ка, ребятушки! – кивнул молодцам Козел.

Ребятушки приступили было к старичку, но тот покорно замолчал.

– Мне нужно взять с вашей деревни пять коров, двадцать овечек, десяток свиней, пять сороков гусей, индюшек, кур и уток.

Мужики, собравшиеся на сход, слушали тихо, не шумели. Один нечесаный все ж подал голос:

– Что ж, у твоего Плещеева три горла, столько скотины съесть?

Козел захохотал.

– Дурни вы, дурни! Знатные люди сами мало едят, зато людей при них много.

Дело было вечером, Козел приехал так, чтоб скотина была на месте. Холопы Собакина шныряли по загонам и хлевам, вязали овец, тащили свиней и птицу. Говядина должна быть молодая, и коров Козел пошел выбирать сам.

Еще крики и плачи не смолкли, еще не погрузили добычу собакинские холопы, как вдруг все услышали звонкий скок быстрого коня.

Раздался выстрел, облако пыли и дыма растаяло, и на дороге в конце деревни появился черный всадник на черном коне.

– Кудеяр! – ахнули люди.

А Кудеяр поднял руку с пистолетом, навел его на Козла.

– Пожалей братьев своих, Козел! Или ты забыл, как тяжело крестьянствовать? Давно ли сам гнул спину на пашне?

– А что же мне делать? – завопил Козел, загораживаясь руками от пистолета.

– Верни скотину. Собакину скажешь: так велел Кудеяр.