Motley Crue - Грязь

Один чувак научил меня, как взять мешок для мусора, наполнить его водой и завязать узлом посередине так, чтобы получились десятифунтовые (~ 4,5 кг) гантели для занятий спортом. Так что я начал делать сгибания с грёбаными водяными мешками, что было запрещено, поэтому я был вынужден прятать их под своей кроватью. Другие чуваки делали игральные кости, обтачивая шары от шариковых дезодорантов о цементный пол до тех пор, пока они не становились квадратными. Ещё они делали ножи, в течение многих часов всё плотнее и плотнее скатывая газету, пока бумага не возвращалась почти что в своё первоначальное состояние — в древесину — и могла использоваться в качестве кола для того, чтобы пырнуть кого-нибудь.

Один пожилой чувак научил меня, как зажигать сигарету: возьмите карандаш, сгрызите с него древесину, пока не доберётесь до грифеля, который несёт в себе электрический заряд. Затем возьмите одноразовую бритву, сломайте её, раздавив ботинком, и вытащите лезвие. После этого согните лезвие, пока оно не сломается на две части. Возьмите обе части и вставьте их в сетевую розетку, затем проведите лезвиями бритвы вдоль тех, которые воткнуты в розетку, отчего те нагреются (Take both pieces and stick them in the power outlet, then slip the razor blades alongside them in the outlet together, which heats them — полная ахинея!). Оберните часть стержня карандаша в туалетную бумагу, одновременно коснитесь этих двух лезвий в розетке, и, престо (presto — музыкальный термин, означает "быстро"), электрическая энергия зажжёт туалетную бумагу и вспыхнет огонь. Именно так, подобно разному дерьму МакГайвера (MacGyver — герой телесериала, который может выпутаться из любой экстремальной ситуации при помощи подручных средств), люди проводили там годы, совершенствовуясь подобным образом. Моё собственное новаторство состояло в том, что я сделал барабанные палочки из карандашей и бритв, а сами барабаны — из лотков из-под еды и водопроводных труб. Сидя там и стуча карандашами по своей миске, я понял, что завершил полный круг, в тридцать шесть лет смастерив то же самое, что я сделал в три года, когда я собрал свою собственную ударную установку в кухне моих родителей.

Однажды, я сидел в своей камере и услышал какую-то суету снаружи. Я подскочил к моему маленькому квадратному окошку и уткнулся в него лицом, пытаясь выяснить, что происходит. По коридору шли два охранника и тащили парня, который был мертв, как пить дать, (dead as fuck): тело его было окоченевшим, а губы были багрово-синего цвета. Я постучал в дверь свой камеры, спрашивая, что случилось у всех, кого видел, но никто не проронил ни слова. Позднее я спросил шерифа, который проходил мимо моей камеры, но он молча прошёл мимо.

Несколько дней спустя кто-то из обслуживающего персонала дал мне газету, редкий подарок. В ней была статья о лос-анджелесской центральной окружной мужской тюрьме (Los Angeles County Men's Central Jail), я находился в центре города (downtown): черный заключённый умер, потому что белые охранники, избивая его, не смогли вовремя остановиться. В статье говорилось, что группа адвокатов боролась за то, чтобы установить в тюрьме систему наблюдения, потому что условия содержания в ней были ужасны. Читая этот материал, я думал о мертвом парне и обо всех избиениях, о которых я слышал за последние два с половиной месяца, и мне сделалось жутко. Где я нахожусь? Ведь я — грёбаная рок-звезда!

В тюрьме я не был дерьмом. Я был просто червяком (maggot), которого держали взаперти. Я не мог плакаться своему менеджеру каждый раз, когда что-то было не по мне; не было никакой публики, чтобы посмеяться над моим дурацким положением; и некому было выслушивать мои жалобы. Я больше не мог оставаться плаксивым маленьким ребёнком; я должен был быть мужчиной. Ну, или, по крайней мере, крутым червяком (big maggot), потому что меня всё время так и норовили раздавить — как в тюрьме, так и в реальном мире. Памела начала писать мне классные письма и сладким голосом оставляла мне сообщения на голосовой почте. Но как только мои надежды начали воскресать, от чёртового Никки и от некоторых других братков я узнал, что она встречалась со своим старым бойфрендом Келли Слэйтером (Kelly Slater). Чёрт возьми, я не мог в это поверить. Я часами сидел на телефоне, плачась своему терапевту. Я не мог понять, как со мной могло произойти такое дерьмо. Если бы я был дома, то, по крайней мере, я мог бы быть рядом с моими друзьями или приехать к ней, чтобы поговорить об этом. Но здесь, чёрт возьми, я был совершенно бессилен. Я только сидел в своей камере в горячке (on fire). Затем я усвоил свой следующий важный урок: как очень быстро избавляться от вещей. Я понял, что нет на свете дерьма, в которое бы я не вляпался (there wasn't shit I could do about it). Смирись с этим, и будь, что будет (Suck it up and leave it be).

По субботам мне разрешали принимать посетителей. Никки приходил много раз, а Мик заглянул только однажды, но сказал, что больше не придёт, потому что охранники докопались до него и заставили его застегнуть рубашку и снять бейсболку. Винс так ни разу и не пришёл — но я не был этому удивлен. Однако наилучшим из всех был визит моего адвоката, когда он сообщал мне, что, если всё будет идти нормально, то он сможет скостить мне срок с шести месяцев до четырёх — что означало, что мне оставалось пробыть здесь всего только месяц.

Я начал размышлять на тем, что сможет заставить Томми снова стать счастливым. Я провёл много времени, думая о том, как быть хорошим отцом, мужем и человеком, но на самом деле я не придавал значения моим творческим проблемам. Ведь музыкальная составляющая меня — это 80–90 чёртовых процентов. Я должен был сделать что-то новое, и причиной осознания этого стал тот крах, который обрушился на мою личную жизнь. Поэтому я принял грёбаное решение.

Когда Никки пришёл навестить меня в следующую субботу, я смотрел на него через пуленепробиваемое стекло и ёрзал на своём стуле. Чёрт возьми, он был мне любимым братом, но я должен был сказать ему: "Брат, я больше не могу это делать". Это была самая тяжёлая вещь, которую я когда-либо говорил кому-то.

Его глаза расширились, рот широко открылся, и он только и cмог вымолвить, что, "Тпру!" ("Whoa"). Он был похож на парня, считавшего, что он состоит в счастливом браке, который внезапно узнал, что его жена изменила ему. Конечно же, я изменил ему. Ранее в тюрьме я попросил одного друга не стирать сообщения на моём автоответчике, сказав, что это позволит сохранить все звонки. Это был способ всякий раз, когда у меня возникала идея мелодии или стихов, я мог просто записать их на свой автоответчик, чтобы прослушать, когда выйду из тюрьмы. И это не были мелодии или стихи для «Motley Crue». Я был готов к тому, чтобы начать двигаться в каком-то новом направлении.

Я из моей камеры продолжал собирать музыкальный материал на свой автоответчик до 5 сентября — дня, на который было назначено моё освобождение. Я лежал на своей койке и ждал, когда громкоговоритель протрещит, "Ли, с вещами на выход" ("Lee, roll it up!"), что означало бы — сворачивай свою постель, одеяло и прочее дерьмо, потому что ты выходишь отсюда.