Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р.

Так появилась на свет Ирина Одоевцева, а вскоре вышел и ее стихотворный сборник „Дворец чудес“» (Вс. Рождественский. Воспоминания о Н. Гумилеве).

Одоевцева

Всё у нее прелестно – даже «ну»Извозчичье, с чем несовместна прелесть…Нежданнее, чем листопад в апреле,Стих, в ней открывший жуткую жену…

Серпом небрежности я не сожнуПосевов, что взошли на акварели…Смущают иронические трелиНасторожившуюся вышину.Прелестна дружба с жуткими котами, —Что изредка к лицу неглупой даме, —Кому в самом раю разрешено

Прогуливаться запросто, в побывкуСвою в раю вносящей тонкий привкусОстрот, каких Эдему не дано…

ОЛЕНИНА-д’АЛЬГЕЙМ Мария Алексеевна

Камерная певица (меццо-сопрано). Жена музыкального деятеля П. д’Альгейма. Одна из организаторов «Дома песни» в Москве (1908). Автор книги «Заветы М. П. Мусоргского» (Париж, 1908; рус. пер. 1910). С 1918 по 1959 – за границей.

«Оленина появилась, как помнится, в 1902 году; концерты ее длились до конца 1916 года; четырнадцать лет огромной работы, в результате которой – не только повышение вкуса публики, но и – музыкальная грамотность…

Не говорю о певице, М. А. д’Альгейм (урожденной Олениной); пусть оспаривают меня; пусть в последних годах голос ее пропадал; скажу откровенно: никто меня так не волновал, как она; я слушал и Фигнера и Шаляпина; но Оленину-д’Альгейм такой, какой она была в 1902–1908 годах, я предпочту всем Шаляпиным; она брала не красотою голоса, а единственной, неповторимой экспрессией.

Ничего подобного я не слышал потом.

Криком восторга встречали мы певицу, которую как бы видели мы с мечом за культуру грядущего, жадно следя, как осознанно подготовлялся размах ее рук, поднимающих черные шали в Мусоргском, чтоб вскриком, взрывающим руки, исторгнуть стон: „Смерть победила!“

Поражали: стать и взрывы блеска ее сапфировых глаз; в интонации – прялка, смех, карканье ворона, слезы; романс вырастал из романса, вскрываясь в романсе; и смыслы росли; и впервые узнание подстерегало, что „Зимнее странствие“, песенный цикл, не уступит по значению и Девятой симфонии Бетховена.

„Просто святая: болтает под ухо мне; синею птицей моргает; и – шалями плещется; вдруг – подопрется, по-бабьему: заголосит – по-народному!“

Так покойная Соловьева, с ней познакомившись, передавала о ней; мы же знали: она – транспарант; создавал же ей жест, интонацию, силу блистательный, ригористичный, начитанный, взросший в гнезде Малларме – символист: Петр Иваныч д’Альгейм, ее муж.

Ну и пара же: редкая!» (Андрей Белый. Начало века).

«Кто не помнит ее концертов сначала в Малом зале Благородного собрания, а потом в собственном помещении созданного ею и мужем „Дома песни“. Она пела не только на всех европейских языках, не исключая еврейского жаргона, но и из глубины всех народных душ. Если бы дух ее концертов когда-либо в будущем мог стать духом новой „Лиги наций“, Европа была бы спасена.

Мария Алексеевна никогда не была первоклассной певицей (у нее был небольшой и не безусловно приятный голос), не была она и первоклассной эстрадной актрисой в духе Шаляпина, но она была настоящею „жрицей“ искусства в полном смысле этого большого слова. Несмотря на то что Мария Алексеевна была весьма самостоятельной личностью, она на эстраде производила впечатление медиума. Для людей, близко знавших чету д’Альгейм, это неудивительно. Для них не тайна, какую громадную роль играл в творчестве своей жены Петр Иванович. Даже песни Мусоргского были созданы этим гениальным французом, всю жизнь искавшим новый образ синтетического искусства. Не смею утверждать, но думаю, что Скрябин эпохи „Экстаза“ и „Прометея“ был бы невозможен без влияний и внушений д’Альгейма» (Ф. Степун. Бывшее и несбывшееся).

«Имя Олениной д’Альгейм невозможно вычеркнуть из истории русской музыкальной культуры. В свое время ее заслуженно окружал ореол культурного пионерства и фанатической, самоотверженной пропаганды. Она первая взяла под любовную защиту имена многих в то время отверженных композиторов (Мусоргский, французские импрессионисты и т. п.), она создала свой тип камерного исполнения, она пропагандировала русскую музыку в Европе, она по-новому осветила многих классиков, она первая целиком исполняла бессмертные циклы Шуберта и Шумана, она основала Дом песни в Москве, она способствовала системой конкурсов культурному переводу и обработке народных песен. Имя ее не вычеркнуть из славных страниц русской музыки. Но немаловажные заслуги эти – скорее общественного, нежели лично артистического характера. Но и как исполнительница Оленина всегда была носительницей благородного и своеобразного камерного стиля. Центр тяжести был не в силе и приятности голоса, а в репертуаре, в безукоризненной дикции и выразительной фразировке» (М. Кузмин. Оленина д’Альгейм).

ОЛИМПОВ Константин Константинович

Поэт, прозаик, переводчик. Сборники стихотворений «Аэропланные поэзы. Нервник 1. Кровь первая» (СПб., 1912), «Жонглеры-нервы» (СПб., 1913); поэтические листовки «Глагол Родителя Мироздания. Негодяям и мерзавцам» (Пг., 1916), «Проэмий Родителя мироздания. Идиотам и кретинам» (Пг., 1916), «Исход Родителя Мироздания» (Пг., 1917), «Паррезия Родителя Мироздания» (Пг., 1917), «Анафема Родителя Мироздания» (Пг., 1922) и др. Сборник рассказов «Окровавленная лестница» (Пг., 1920). Книга «Третье Рождество великого мирового поэта Титанизма Великой Социальной Революции Константина Олимпова, Родителя Мироздания» (Пг., 1922). Сын поэта К. Фофанова.

«Попалось ему в 1910 (кажется) году в газете слово „футурист“ – речь шла об итальянцах. Понравилось. „Что ж, – думаю, – Игорь (Северянин) восемь лет пишет; я тоже немало. Никто внимания не обращает. Надо что-нибудь попробовать“. Прихожу к отцу [К. Фофанов. – Сост.]: „Папа, мы решили вселенскую школу основать – тебя предтечей…“

Папа закричал: „Не смей! Меня в «Новом времени» печатать не будут! Вот когда умру, тогда делайте что хотите“.

И действительно, Вселенский Эгофутуризм был декларирован только в 1911–1912 годах, после смерти Фофанова» (Л. Гинзбург. Человек за письменным столом).

«В „Собаке“, а чаще до нее, то есть на открытых лекциях, выступал иной раз и страшный, с белокурыми растрепанными волосами, творец неба, земли, бога, всей вселенной – Константин Олимпов. В нем была квинтэссенция „Эгофутуризма“. На моей лекции в Тенишевском он-то и в скором времени зарезавший себя другой эгофутурист – И. В. Игнатьев – заранее подготовили скандал, придя в зал с нарочно купленной в Гостином дворе подушкой, изображающей кошку. Когда я заговорил о Мандельштаме – с криком „мраморная муха“ эгофутуристы бросили эту кошку… в меня – но промахнулись.