Евгений Биневич - Евгений Шварц. Хроника жизни

Вчера был в Союзе. Пьесы ваши ещё не отвез, так как они в чемодане, а вещи мои валяются в театре в нераспечатанном виде. Письмо ваше оставил для Кетлинской. Но она уже не секретарствует, а заправляет Лихарев. Представился ему. Он принял меня приветливо, заговорил сразу о карточке. Я ему сказал о вас и ваших пьесах. Он сказал, что вам надо возвращаться. Он сказал — вы уехали правильно и Шварц правильно, а некоторые неправильно… Однако форсировать ваш выезд сюда сейчас не буду. Но вообще обстоятельства могут измениться, и довольно быстро, и тогда я вас сразу же выпишу. Думаю, что вам забираться глубже нет никакого смысла. Поднатужьтесь и потерпите — теперь уже немного осталось…

Выходит «Костер» — там я не был, собственно, мне там и нечего делать… Был в «Ленинграде» — там Саянов и Леваневский. Обещал им написать. Был в «Звезде» — там Люсечевский и Мануйлов. Разговаривал с Мануйловым — обещал им написать (что мне, жалко что ли — обещать-то) и договорился в принципе о печатании ваших пьес. Сегодня уже приезжали гастролеры — Флиер, Яхонтов, сборы не сделали. Завтра собираюсь сделать первую вылазку в театр — пойду смотреть «Сирано де Бержерака» к Пергаменту…

У меня здесь оказались друзья-товарищи, и это, конечно, скрашивает жизнь. Но все же чего-то не хватает. Видимо, разговорных сеансов с Евгением Львовичем и пасьянсов с Екатериной Ивановной. Шутки в сторону, но без вас худо. Я даже не подозревал, что так к вам привязался. Вспоминайте меня, дорогие. И пишите. Будьте здоровы!

Леня».

[Мне удалось пообщаться с Леонидом Антоновичем только по телефону. В 1967 году я писал диплом о Шварце. В Москве работал в тогдашнем ЦГАЛИ. Чтобы получить доступ к материалам здравствующих писателей, оказывается, следовало заручиться их письменным согласием. Леонид Анатольевич уже был болен. Но он все сделал, чтобы мне выдали письма Шварца к нему и его письма к Шварцу. И переписка их оказалась наиболее интересной «Вопросам литературы», когда я подготовил четырехлистную публикацию «Переписки Евгения Шварца с друзьями». Сокращая публикацию чуть ли не вдвое, редакторы в основном оставили их переписку.]

2 марта Шварц отвечал Малюгину: «Дорогой Леонид Антонович! Получил Ваши письма с дороги и два — из Ленинграда, и эти последние послания нас очень тронули. Нам показалось, что мы не так уж одиноки в нашем многолюдном общежитии. Не забывайте нас и дальше. Держите в курсе всех ленинградских дел. Умоляю! Здесь всё, как было. Очень хочется уехать. Весь февраль дули невероятные метели. Киров занесло снегом, деньги из Москвы не приходили; работа не клеилась. Сейчас стало полегче. 27-го февраля Большинцов телеграфировал из Москвы, что деньги переведены ещё 27-го января. Я пошел на почту. Оказалось, что причитающиеся мне суммы лежат там с первого февраля. Почему же меня не известили об этом? Почему целый месяц мы голодали почти, будучи людьми богатыми? Ответа я не получил. Но деньги выдали. И на том спасибо. Они теперь тают. Это пока единственный признак весны у нас.

Поступил я завлитом в Кировский Облдрамтеатр, который, очевидно, в результате этого, делает полные сборы. Других причин я не могу найти. Работать там оказалось приятнее, чем я предполагал. Приехал новый худрук, Манский. Он много лет был худруком в Ярославле, потом ушел на войну, был ранен, демобилизован и направлен сюда. Он оказался человеком хорошим. Да и вся труппа — в общем ничего себе. Пока что я не жалею, что работаю у них. И когда артистка Снежная, поссорившись с кем-то из иждивенцев, кричит в коридоре общежития: «кончилось ваше царствие» — я не расстраиваюсь. Меня это не касается. Зарплаты мне положили шестьсот рублей.

Я тут сделал следующее открытие: мелкие периферийные неприятности хуже артобстрела. Они бьют без промаха. Если не верите, приезжайте к нам и поживите зиму-другую. И все же — несмотря ни на что — я больше и больше склоняюсь к мысли о Ленинграде. Я не укладываюсь, но с нежностью поглядываю на чемоданы. Я ужасно боюсь, что когда можно будет ехать, сил-то вдруг не хватит. Впрочем, это мысли нервного происхождения. Работа над «Голым королем» приостановилась. Не могу я тут больше писать. Хочу писать в боевой обстановке.

В общем, все идет помаленьку. Конечно, мы будем ждать, далеко забираться мы не собираемся, но провести ещё одну зиму в Кирове — невозможно. Пишите, пожалуйста, длинно, подробно. Каждое Ваше письмо у нас тут событие. Это и нам радостно и Вам полезно, потому что пишете Вы художественно. Передайте Руднику, что я ему кланяюсь и собираюсь работать над пьесой «Вызови меня».

Целуем Вас.

Ваш Е. Шварц».

Наконец, пришла весна и в Киров. «Все тает, — записал Евгений Львович 7 апреля 1943 года в дневнике. — Грязь. Вода опять летит потоками к рынку. Мы твердо решили, уезжать куда угодно — в Ленинград, в Сталинабад, все равно, только вон отсюда. В Ленинград нас, очевидно, не вызовут, следовательно, в двадцатых числах апреля мы двинемся в Среднюю Азию, к Акимову».

То есть, к апрелю Шварцы отбросили варианты отъезда и твердо остановились на Сталинабаде.

«Дорогой Леонид Антонович! — писал Евгений Львович Малюгину 15 мая. — Очень долго не писал Вам по той причине, что не знал, уеду в Сталинабад или не уеду. Был момент, когда заготовлена уже телеграмма: «25 выехали Акимову». И не только телеграмма была заготовлена, но и карточки отоварены, командировки написаны, чемодан куплен и уложен, броня на билеты получена. Словом, приготовления к отъезду зашли так далеко и были известны так широко, что, решив остаться, я выдумал, что Акимов прислал мне телеграмму, в ней просит мой отъезд отложить до 15–20 мая. Очень уж трудно было объяснить всем и каждому настоящую причину отмены нашего путешествия. А отменили мы отъезд вот почему. Я сам не знал, как ослабел за зиму. Узнал я это, когда сбегал дважды на вокзал и похлопотал по всяким делам, связанным с отъездом. Я обнаружил вдруг, что мне, пожалуй, не доехать, а если доехать, то на новом месте я буду очень плохим работником. И струсил, и отступил. Сейчас я чувствую себя лучше и терзаюсь мыслями о том, как хорошо в Сталинабаде.

Получил я вызов от Солодовникова на совещания драматургов, о чем немедленно телеграфировал Вам. Мечтаю увидеть Вас в Москве. И обсудить совместно: что же делать? Может быть, стоит задержаться в Москве?..

Написал я тут пьесу для кукольного театра под названием «Новая сказка». (Не её ли ждал (и требовал) от Шварца Евг. Деммени, аванс за которую он получил ещё до войны? — Е. Б.). Вообще работа не идет.

Вы представить себе не можете, как радуют нас Ваши письма. Я даже почерк Ваш полюбил, а это не так просто, как Вы думаете. И посылки Ваши нас трогают ужасно. Вспоминаем каждый день и хвалим так, что я даже боюсь, как бы мы не сглазили. А мы ведь люди довольно строгие, особенно Екатерина Ивановна…