Моя жизнь: до изгнания - Михаил Михайлович Шемякин
Но и песенка о пехоте прерывается крикливым вопросительным возгласом: “Слышь! И эту песню тоже ты сочинил? Тоже сам? Ну ты даёшь!”
Окуджава хмурит брови и, глядя в упор на юного наглеца, медленно отчеканивает: “Да, представь, что и эту песню тоже написал я, Булат Окуджава” – и допевает оставшиеся слова песни. Минута молчания. Я в недоумении, как и все остальные, – за исключением милого Ильи, с лица которого не сходит улыбка, и молодого шпанёнка, который, делая вид, что не замечает осуждающих взглядов и угрожающего рычанья братьев Ивановых, наполняет свой стакан кислым болгарским вином и залпом опрокидывает его.
Булат по-прежнему невозмутим и, чуть пригубив стакан, приступает к исполнению следующей песни. В этот вечер она оказалась последней, потому что первый же куплет его замечательной песни “До свидания, мальчики” со словами:
На пороге едва помаячилиИ ушли, за солдатом – солдат…До свидания, мальчики!Мальчики,Постарайтесь вернуться назад… —шпанёнок прерывает и громко шепчет с напускной задушевностью: “Старина! И эта тоже твоя?! И музыка? И слова! Ну здорово получилось, честное слово!”
Булат поднимается, берёт гитару и молча уходит. Рассвирепевшие братья Ивановы, вытащив за шиворот из мастерской перепуганного шпанёнка, молча расквашивают ему физиономию. Смущённые произошедшим гости тихо исчезают, и мы с Ильёй остаёмся одни. Он молчит, моет стаканы, стелет постели. И всё же перед тем, как заснуть, я спрашиваю Илью, не показалось ли ему, что молодой парень вёл себя неподобающим образом и что случившееся сегодняшним вечером само по себе ужасно. “Наоборот! – раздаётся в темноте протестующий возглас Ильи. – Это же была удивительная ситуация, схожая с простым анекдотом. Ну представь себе: по деревенской улице катит телега и вдруг из-за ограды выбегает мальчуган и вставляет в колесо палку. Одну, вторую… Какова ситуация? Здорово!” – радостно заканчивает своё пояснение мэтр. “Какое же удивительное и необычное восприятие происходящих событий у моего старшего друга! Видимо, мышление гения, как и пути Господни, неисповедимо”, – размышляю я и погружаюсь в сон.
Всё рушится
Неправильное воспитание ребёнка
Как берёзки мы растём, молодо, зелено!Эту песенку поём про дедушку Ленина!Детская песня 50-х годов“Вам надо любым способом попытаться спасти свою дочь от психиатрической лечебницы, – такими словами меня и Ребекку ошарашил мой близкий друг Эдмонд Эйдемиллер, врач-психиатр, работавший в детской психиатрической больнице. – И если она через месяцев шесть попадёт ко мне в психушку, это будет только ваша вина. – И, глядя на наши изумлённые лица, пояснил: – Во всём виновато ваше неправильное воспитание. Вы вырастили её так, что бедная девочка Доротея даже не понимает, в каком обществе она живёт, и, столкнувшись с реальным советским миром и бытом, её психика может сломаться и она угодит в психбольницу, где её будут лечить. Ну а что такое лечение странных людей и детей, вы, наверное, догадываетесь, а один из вас испытал его на собственной персоне”.
Он был абсолютно прав, этот молодой психиатр! Доротея вырастала в особом мире, созданном мною и Ребеккой не без помощи близких друзей. Мама шила ей красивые платья, украшенные бантами и ленточками, из тканей, подобранных отцом. По моим эскизам делались смешные игрушки. На дни рождения Доротее писали стишки мои друзья-поэты. Всё, что окружало нашу дочь, было проникнуто красотой и изяществом.
Одним словом, в двух необычно выглядевших комнатах, находящихся в грязной, вонючей коммуналке, росла маленькая принцесса, которая рассматривала репродукции с картин Брейгеля, Паоло Уччелло, Босха, вслушивалась в музыку Баха, Моцарта и Верди. Папа сочинял для неё сказки и делал к ним весёлые и смешные иллюстрации. Мама читала английские баллады. Папа смешил Доротею чтением сказочной немецкой баллады о стране лентяев, называемой Шлараффия, в переводах Льва Гинзбурга. Ну как тут не рассмеяться не только ребёнку, но и взрослому, читая строки, дошедшие до нас из Средневековья:
Летают по небу – ей-ей —Там стаи жареных гусей.И – верите ли – сразуОни лентяям прямо в ротВлетают по заказу.До слёз смешил Доротею булгаковский кот Бегемот, и этого очаровашку и шутника она предпочла Коту в сапогах Шарля Перро.
В общем, конечно, представить, что Доротея будет учить песни о дедушке Ленине, готовиться к вступлению в пионерский отряд, то есть попасть в совершенно чужой, незнакомый ей мир, было невозможно. Впрочем, Эйдемиллер был прав, об этом мы и не думали.
Но самое главное, о чём, видимо, из деликатности не упомянул друг-психиатр, – это то, что с самого раннего возраста наша дочь была приобщена к вере. Она, затаив дыхание, слушала чтение Евангелия от Матфея, плакала, слыша о мучениях и распятии Спасителя. И перед сном, встав перед иконой на колени, с чувством читала “Отче наш”. И если дети и учителя узнают, что Доротея верует в “несуществующего” Бога… Можно представить, что за этим последует!
Прежде всего начнётся перевоспитание несознательного ребёнка, потом доносы в определённые органы и заведения и лишение родительских прав родителей, завлёкших своего ребёнка в дебри религиозного дурмана. Результат – Доротею упрячут в дурдом. Возможно, и мне снова будет грозить опасность загреметь на принудлечение. Мы с Ребеккой понимали, что надо что-то предпринимать, чтобы избежать нависшей над нами беды! Но что и как?
“Каждый верующий в советской психиатрии считается психически ненормальным человеком по причине того, что он верует в то, чего не существует”, – вновь вспоминались слова, услышанные мною от “лечащего” врача во время моего пребывания в лечебнице. Значит, моя дочь официально будет признана психически больной и ей светит то же, что и её отцу когда-то, принудлечение.
Сейчас как никогда я чувствовал себя затравленным зверем, не в силах защитить ни себя, ни своего детёныша. Сломать стальные прутья этой клетки было невозможно. Оставалось лишь надеяться на Небеса и молиться, быть может, хоть это поможет. И похоже, что Небо откликнулось на наши с Ребеккой просьбы защитить нашу дочь, потому что в нашу жизнь вошла не совсем обычная женщина, которой будет суждено спасти маленькую Доротею.
Баронесса из Одессы
В холодный декабрьский вечер она возникла в дверях моей мастерской в сопровождении своего мужа и двоих сыновей. Для советских застойных времён, серых, унылых и однообразных, выглядела компания весьма экстравагантно.
“Я – баронесса Дюпольд”, – так представилась на чисто русском языке весьма небольшого роста полная черноволосая и черноглазая дама на вид лет пятидесяти, в роскошной
