Александр Мартынов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1

«Вы думаете, что я тогда найду правильное решение?» — спросил меня неожиданно князь.

«Конечно!» — уверил я главноначальствующего, но понял в эту минуту, что предо мной сидит «административное дитя».

«Ну, а с такой телеграммой как вы думаете поступить?» — обратился ко мне князь, протягивая другую телеграмму.

На этот раз вопрос шёл о каких-то винных складах и их охране. Дело было, конечно, совсем не по моему ведомству. Я подсказал и вторую резолюцию.

Так около часа я прочитывал телеграммы и давал князю различные советы. Главноначальствующий под конец повеселел, острил, шутил. Наконец я улучил минуту и для моего доклада и сам подсказал и резолюцию к нему.

Откланявшись и пытаясь самостоятельно пробраться к выходу, я долго бродил по разным анфиладам огромного дома.

Не прошло и дня, как градоначальник передал мне приказание главноначальствующего явиться к нему. Я поехал и снова присутствовал при разборе князем почты. На другое утро я опять был вызван к князю — на этот раз по каким-то делам градоначальства.

Каждый вызов к главноначальствующему, естественно, отнимал у меня много времени. Самая забавная в наших «деловых» встречах с князем история, почти анекдот, приключилась в мой четвёртый или пятый приезд к нему. Я сидел у него в кабинете, и князь, разбирая бумаги, вдруг устремил на меня недоумённый взгляд и спросил: «А скажите, пожалуйста, полковник, какую вы, собственно говоря, занимаете должность?»

Я опешил от этого вопроса, но, насколько возможно, в удобопонятной для мальчика среднего возраста форме объяснил, в чём заключается моя должность.

В комнату вошёл лакей и доложил о завтраке. Князь пригласил меня к столу.

Завтраки у князя Юсупова подавались в разных комнатах: стол был сервирован то в «угловой» гостиной, то в «жёлтой», редко в одной и той же комнате. За завтраком на этот раз собралась небольшая группа приглашённых, близких к князю по должности. Очень красивая и очень моложавая княгиня завтракала с нами. За стулом каждого присутствовавшего стоял ливрейный лакей. Князь был очень в духе и рассказывал, изящно грассируя, как ему пришлось утром присутствовать на длинной церковной службе по случаю похорон какого-то видного чиновника. «Отслужили панихиду, идём процессией. Вдруг остановились на Мясницкой, — рассказывал князь, — опять служить панихиду! Спрашиваю, почему опять служат? Отвечают — лития[172]. Почему лития? Какая лития?» — «Ах, — вмешивается княгиня, — это понятно; вероятно, служили литию у квартиры покойного!» — «Нет, это совершенно невозможно; сколько времени ушло! Нет, у себя в полку я прямо сказал священнику: служить кратко!»

Разговор перешёл на политику. Княгиня стала задавать мне вопросы и искренне удивилась, отчего мы не можем переарестовать всех смутьянов и революционеров. Казалось, что княгиня насчитывает их сотню, другую…

Лакеи тем временем необычайно быстро меняли блюда, так что, если отвлечённый ответом гость не успевал вовремя закончить необыкновенно вкусное блюдо, ему оставалось только видеть исчезающую тарелку и другую, вновь подаваемую к следующему блюду.

Не знаю, понравился ли я или мои советы князю, но с того времени не проходило одного или двух дней, чтобы он сам по телефону не вызывал меня к себе, а так как князь не умел вообще распределять своё время, то бывало и так, что придёшь к нему, а он выезжает из дома, приветливо машет рукой и просит подождать. Иной раз приходилось ждать час-другой. Правда, это ожидание было обставлено не без приятности: в одной из приёмных обычно сидело несколько близких князю чиновников, подавались вино, бисквиты.

Во время одной из многих бесед с князем, не помню, по какому вопросу именно, кажется, о винных складах и способах и мерах, которые следует принять для их охраны, я, не имея необходимых сведений и данных, предложил князю устроить специальное совещание и собрать лиц, которые с пользой для дела могут представить свои заключения. Князю моя мысль очень понравилась. Он приказал приехать и мне. На другой же день на совещание собралось человек двадцать — двадцать пять, причём добрая половина из нас была вызвана, как говорится, «не по адресу». Был неизбежный Н.В. Глоба, этот фактотум[173] князя, были чины судебного ведомства и полицмейстеры; присутствовали чины и совершенно неподходящих ведомств.

Князь вдруг задал громко вопрос, обращаясь ко мне: «Скажите, полковник, сколько именно в Москве винных складов и магазинов?»

Я ответил, что у меня этих данных не имеется. В этот момент вошедший лакей доложил князю, что меня требуют к телефону. Я вышел.

Возвратившись, я застал полицмейстера, генерала Золотарева, доказывавшего, что полицейских сил недостаточно для действительной охраны винных складов, на что князь раздражённо сказал «Вылить тогда это вино к чёртовой матери!» Однако ему резонно указали, что на складах Депре и Леве лежат слишком дорогие вина, чтобы принимать столь крутые меры.

После совещания полицмейстер Золотарев, выходя со мной, сказал мне, смеясь: «Когда вы вышли на телефонный вызов, князь развёл руками и недоумённо произнёс: «Ну как же так? Начальник охранного отделения не знает, сколько в Москве винных складов!»»

Однако моё незнание не испортило прекрасных отношений с князем, а так как мой совет собрать совещание очень понравился главноначальствующему, то он стал собирать их бесконечной чередой. Я понимал почему. На этих совещаниях, во время объяснений и дискуссий, князь нахватывался каких-то знаний, которых у него не было. Я стал постоянным членом многих самых разнообразных совещаний.

Приблизительно в апреле того же года так называемая жёлтая пресса в Москве, подогреваемая дурно понимаемым патриотизмом обывателя, стала указывать «на немецкое засилье». Появились списки немецких фирм, немецких магазинов. Газеты стали отводить целые столбцы перечню немецких предприятий в Москве. Поползли слухи о том, что где-то кто-то покажет московским немцам кузькину мать! Разговоры на эту тему стали учащаться.

В одной из своих бесед с князем Юсуповым я указал на могущие быть опасными последствия этой открытой газетной провокации. Правда, немецких фирм в Москве было много, но к ним как-то так привыкли в городе, что при отсутствии специального подчёркивания «немецкого засилья» обыватель равнодушно проходил бы мимо всех этих «Циммерманов» и других иностранцев.

Когда же изо дня в день газеты помещали столбцы их фамилий, эти немцы стали как-то раздражать даже спокойного и сравнительно уравновешенного обывателя.

Я рекомендовал князю повлиять на газеты и остановить нарочитое подстрекание обывателей. Не знаю почему, но князь не внял моим доводам. В своих очередных двухнедельных рапортах градоначальнику со сводкой о настроении в Москве (эти рапорты градоначальник завёл сам, не знаю, в каких видах) я сообщал о возможном антинемецком выступлении толпы в результате газетной травли.