Ингрид Бергман - Моя жизнь

— Нет, нет. Это совершенно ни к чему. Твоя роль — русская княгиня, красивая старая дама с экстраординарной внешностью.

— А я хочу играть маленькую шведскую миссионершу, которая не менее оригинальна, — настаивала я.

Но Сидней считал, что роль шведской миссионерши для меня недостаточно хороша. Я старалась переубедить его: «Весь фильм держит Альберт Финни, который играет Эркюля Пуаро. Все остальные роли приблизительно одного калибра — маленькие виньетки, и мне кажется, что я буду выглядеть весьма забавно в этой небольшой партии. У меня полно идей по поводу того, как ее играть. Я в ней буду настоящим страшилищем». Наконец он согласился, а роль русской княгини получила Уэнди Хиллер, которая прекрасно с ней справилась.

Нам очень хорошо работалось вместе. Многие из нас играли в театре, поэтому каждый вечер приходилось мчаться после съемок на спектакли.

«Одним из главных качеств характера Ингрид, которые я обнаружил в ней, — говорил Грифф, — оказалось ее постоянное стремление делать что-то новое, отличное от того, что она делала раньше. Есть много актеров и актрис, которые идут своей проторенной дорожкой, но не Ингрид. В «Преданной жене» она играла многие месяцы. И вот в пятницу, перед последними двумя спектаклями, в ложу пришел Джон Гилгуд, который был режиссером постановки, и сказал: «Попроси всех актеров остаться после спектакля на сцене. Я хочу с ними попрощаться».

— Все очень хорошо, — начал он, придя за кулисы после спектакля, — просто прекрасно. Но кое-что мне все же хотелось бы изменить.

И это после восьми месяцев работы, в тот момент когда впереди оставалось всего два представления!

Любой из актеров мог бы сказать Джону Гилгуду: «Оставьте, пожалуйста! Я играю это восемь месяцев подряд. Какой смысл что-то менять?» Любой, кроме Ингрид. Она моментально оживилась. Ей всегда бывает интересно сыграть что-то совсем по-другому! Даже на последнем утреннике и в субботу вечером она готова была внести новшество в свое исполнение. Да, она никогда не перестает учиться».

Мы заканчивали представления «Преданной жены», и я снова обратилась к врачу: «Спектакли уже закончены. Я хотела бы поехать в Америку, чтобы повидать Пиа». Пиа продолжала работать на телевидении в Нью-Йорке, а к тому времени встретила прекрасного молодого человека Джо Дэйли. Он был агентом по продаже недвижимости. Они поженились, и у них родился первый ребенок. «И кроме того, если вы не возражаете, я бы хотела узнать мнение американского врача».

Английский доктор проявлял такое неколебимое спокойствие, что я с легкой душой полетела в Нью-Йорк навестить Джастина, моего первого внука. Как ни удивительно, но единственными родственниками (кроме отца, конечно), ожидавшими в клинике рождения ребенка, оказались два отчима: Ларс и Роберто. Они как раз оказались в то время в Нью-Йорке. Раньше они никогда не встречались друг с другом. Послушать Роберто, так можно подумать, будто они были злейшими врагами. Но в Нью-Йорке тогда вместе с Роберто находилась Изабелла, и от нее я узнала, что там происходило.

Они столкнулись плечом к плечу у стеклянной перегородки, откуда оба смотрели на новорожденного. Съемочная группа Эн-би-си прибыла на место, чтобы запечатлеть одну из своих коллег-знаменитостей: Пиа и ее малыша. Между прочим они сфотографировали и двух незнакомцев, стоявших рядом, совершенно не подозревая, какой большой куш упустили.

«Ты не представляешь, до какой степени они были вежливы друг с другом, - смеялась Изабелла. — Распахивали друг перед другом двери: «Только после вас, мистер Росселлини». — «Нет-нет, только после вас, мистер Шмидт». Предлагали друг другу сигареты, а потом: «Занимайте такси первым, мистер Шмидт». «Нет, первое такси — ваше, мистер Росселлини». — «Ну, если вы настаиваете...»»

Но как только машина отъехала, Роберто взглянул на Изабеллу, ухмыльнулся и изрек: «Что то его пневмония взяла!»

Пожалуй, это было самое смешное свидание во всем Нью-Йорке.

Но вот когда я пришла к американскому врачу, все оказалось совсем не смешным. Резко, отрывисто сообщил он мне новости, которые я так боялась услышать:

— Вам нужно срочно ложиться на операцию.

— Но дело в том, что Ларс одиннадцатого июня отмечает свой день рождения, — произнесла я довольно легкомысленно. — И кроме того, мне хотелось бы взглянуть на шале, которое мы купили в Швейцарии. Потом мы должны встретиться с Гансом Остелиусом, нашим хорошим другом, с которым путешествовали по Азии. У него скоро семидесятилетие, а сейчас он находится в Португалии. Пятнадцатого июня у него день рождения. Вот после этого я смогу лечь на операцию.

Ответ был, конечно, глупым, но врач по-настоящему напугал меня.

— Как можно мешкать? — рассерженно произнес он. — Просто смешно! Немедленно в клинику, сегодня же!

— Ну, не-ет. Ни в коем случае, - протянула я. — Я нахожусь сейчас в Нью-Йорке, у меня масса планов, и вот когда я все сделаю, тогда лягу в клинику.

— Я свяжусь с вашим лондонским доктором, — сказал он. — Если вы не хотите, чтобы вас оперировали завтра, вы должны немедленно вернуться в Лондон.

я сейчас же переговорю с вашим доктором.

Он дозвонился до моего врача, и я слышала, как они разговаривали. Затем он передал трубку мне, и лондонский врач сказал:

— Я вынужден согласиться с моим американским коллегой: вы очень и очень запустили болезнь. Вам нужно немедленно вернуться в Лондон.

— Я не могу сейчас вернуться, потому что завтра я обещала Пиа покататься с ней и внуком на велосипеде в Сентрал-парке. И потом, я не хочу делать операцию здесь. Если я и решусь, то сделаю ее в Лондоне, где рядом Ларс и дети. И не могу же я разрушить планы Ларса насчет его дня рождения.

Я положила трубку. Врач-американец был зол не на шутку.

— Что важнее, в конце концов? День рождения вашего мужа или ваша жизнь?

—- День рождения моего мужа! — ответила я не задумываясь.

После этого разговора он отказался иметь со мной дело, и я уехала. Мы отпраздновали день рождения Ларса, потом поехали в Швейцарию посмотреть наше шале, но были там всего лишь один день. А в Португалию, где нас ждали в день рождения Ганса Остелиуса, мне так и не удалось попасть. Вместо этого я прилетела в Лондон и легла в клинику. Оперировали меня как раз в день его рождения.

Роберто прислал ко мне в Англию всех троих детей. Из Америки прилетела Пиа. Приехал Ларс.

Я долго не могла прийти в себя после наркоза и все время повторяла: «Боже, как утомительна эта женщина. Плачет и плачет без конца. Пожалуйста, попросите ее больше не плакать». Кто-то сказал мне: «Милая, это ты плачешь». Руки мои были скрещены на груди, из-за повязки я совершенно не могла ими двигать. Но откуда-то из глубины сознания прорывалась успокоительная мысль: «Все позади, больше со мной ничего уже не сделают». Пришел доктор. По его лицу можно было читать как в открытой книге. Мне стало жаль его: должно быть, это тяжкий труд — сообщать женщинам о том, что их изувечили. Однако и в этом случае приходит выздоровление.