Эрик Кандель - В поисках памяти
При этом я обнаружил, что сам процесс научной работы, повседневного изучения биологических тайн приносит глубокое удовлетворение не только в интеллектуальном, но и в эмоциональном и социальном плане. Проведение экспериментов дает мне радость открытия чудес окружающего мира. Кроме того, научная работа ведется в бурной и бесконечно захватывающей социальной среде. Жизнь ученого-биолога в Соединенных Штатах полна обсуждений и споров, это талмудическая традиция в явном виде! Но вместо комментариев к религиозным текстам мы готовим комментарии к текстам, написанным процессами эволюции, работавшими на протяжении сотен миллионов лет. Мало какое из человеческих дел вызывает столь сильное чувство товарищества с молодыми и старыми коллегами, студентами и учителями, как совместное совершение интересного открытия.
Эгалитарная социальная структура американской науки способствует этому товариществу. Сотрудничество в современной биологической лаборатории работает динамично, действуя не только сверху вниз, но также, что важно, и снизу вверх. Жизнь американского университета преодолевает барьеры, разделяющие людей разного возраста и статуса, и это своеобразное явление всегда меня вдохновляло. Франсуа Жакоб, французский специалист по молекулярной генетике, работы которого так повлияли на мой образ мыслей, говорил мне, что во время первого визита в Соединенные Штаты его более всего поразило то, что аспиранты по имени обращаются к Артуру Корнбергу — всемирно известному исследователю биохимии ДНК. Меня же это нисколько не удивляло. И Грундфест, и Пурпура, и Куффлер всегда обходились со мной и со всеми своими учениками как с равными. Но этого не было и не могло быть в Австрии, Германии и Франции, а возможно, даже в Англии в 1955 году.
В Соединенных Штатах молодые люди не боятся выражать вслух свои мысли, и если им есть что сказать, к ним прислушиваются. Поэтому я многому научился не только у своих наставников, но и из ежедневного взаимодействия с замечательной командой аспирантов и постдоков.
Когда я думаю о студентах и постдоках, с которыми мне довелось сотрудничать в своей лаборатории, мне вспоминается мастерская Андреа Верроккьо — живописца эпохи Возрождения. В период с 1470 по 1475 год в его мастерской работал целый ряд одаренных молодых художников, в том числе Леонардо да Винчи, который учился у Верроккьо живописи и в процессе обучения внес ощутимый вклад в картины, над которыми работал его учитель. По сей день люди указывают на картину Верроккьо «Крещение Христа», висящую в галерее Уффици во Флоренции, и говорят: «Этот прекрасный коленопреклоненный ангел в левом углу был написан в 1472 году Леонардо». Похоже на то, как я, читая лекции и показывая на экране огромные изображения нейронов аплизии и их синапсов, говорю слушателям: «Эту клеточную культуру научилась получать Келси Мартин, эти CREB-белки, активатор и репрессор, открыл Душам Барч, а эти замечательные молекулы в синапсах, работающие как прионы, открыл Каусик Си!»
Научное сообщество в лучших своих проявлениях проникнуто чудесным духом коллегиальности и стремления к общей цели — не только в Соединенных Штатах, но и во всем мире. Как бы я ни гордился вкладом, который мне и моим коллегам удалось внести в вырисовывающуюся сегодня картину механизмов работы памяти, я еще больше горжусь тем, что участвовал в работе и достижениях международного сообщества ученых, стараниями которого возникла новая наука о психике.
На протяжении моей научной карьеры сообщество биологов почти безошибочно продвигалось от открытия молекулярной природы гена и генетического кода к прочтению всего человеческого генома и выяснению генетических основ человеческих болезней. Теперь мы стоим на пороге открытия многих аспектов работы психики, в том числе психических расстройств, а впоследствии, быть может, сумеем разобраться и в биологической природе сознания. Наше общее достижение — та синтетическая дисциплина, которая возникла в рамках биологических наук за последние пятьдесят лет, — поистине феноменально. Оно вывело биологию, некогда бывшую описательной наукой, на новый уровень точности, механистического понимания и научного энтузиазма, сравнимого с физикой и химией. Когда я только поступил в медицинскую школу, большинство физиков и химиков считало биологию «неточной» наукой, сегодня же физики и химики наряду со специалистами по информатике, математиками и инженерами толпами приходят в биологию.
Вот один из примеров, говорящих о появлении этой синтетической биологической дисциплины. Вскоре после того как я начал применять методы клеточной биологии для поиска связи нейронов и работы нервной системы с поведением у аплизии, Сидней Бреннер и Сеймур Бензер занялись поиском генетических подходов, которые позволили бы найти связь нейронов с работой нервной системы и поведением у двух других простых животных. Бреннер изучал поведение крошечного червя Caenorhabditis elegans в центральном нервном тяже которого всего 302 клетки а Бензер — поведение плодовой мухи дрозофилы. У этих трех объектов есть как явные преимущества, так и недостатки. У аплизии крупные и легко доступные нейроны, но для традиционных генетических экспериментов она подходит не идеально, а С. elegans и дрозофила хорошо подходят для таких экспериментов, но их нервные клетки малы и с трудом поддаются исследованию методами клеточной биологии.
За двадцать лет экспериментальные исследования с использованием этих объектов развивались в рамках разных научных школ и шли во многом отдельными путями. Сходство путей было неочевидно. Но возможности современной биологии привели к их постепенному сближению. В экспериментах с аплизией, вначале с использованием метода рекомбинантной ДНК, а теперь — почти полной карты генома моллюска, мы можем переносить гены и манипулировать ими в отдельных клетках. В экспериментах с С elegans и дрозофилой, в свою очередь, новые достижения клеточной биологии и внедрение более продвинутых методов анализа поведения дают возможность изучать поведение с использованием методов клеточной биологии.
В итоге эволюционный консерватизм молекулярных механизмов, который так помог исследованиям биологии генов белков, теперь способствует и исследованиям биологии клеток, нейронных цепей, поведении и обучения.
Несмотря на то глубокое удовлетворение, которое может приносить занятие наукой, делать научную карьеру отнюдь не просто. На своем пути мне довелось вкусить немало радостей, а повседневная научная работа служит прекрасной зарядкой для ума. Но прелесть занятия наукой состоит в исследовании частично или полностью неизведанных областей знания. Как и всякий, кто вступает в область неизведанного, я иногда чувствовал одиночество и неуверенность от невозможности идти по проторенной дороге. Всякий раз, когда я выбирал новый курс, как среди коллег, так и среди не связанных с моей работой друзей находились люди, которые советовали мне не делать этого. Мне рано пришлось научиться не страдать от неуверенности и доверять собственным суждениям по ключевым вопросам.
