Эрик Кандель - В поисках памяти
Когда мы подошли к синагоге, она была окружена охраной из опасения насильственных действий как австрийских, так и арабских антисемитов. Когда нам разрешили войти, оказалось, что прихожане зарезервировали для нас места в первом ряду мужской и женской половин. В ходе службы раввин Пауль Хаим Айзенберг хотел оказать мне честь и попросил меня подняться на возвышение и открыть завесу ковчега, где хранятся свитки Торы. Мои глаза наполнились слезами, я застыл на месте и не мог заставить себя это сделать.
На следующий день я посетил встречу кавалеров ордена Pour le Merite. Вместе с нами на эту встречу собрались кавалеры австрийского почетного знака Ehremeichen fur Wissenschaft und Kunst («За науку и искусство»). Мы выслушали антиамериканскую лекцию о будущем Европы, которую прочитала энергичная восьмидесятилетняя дама Элизабет Лихтенбергер, известный специалист по географии городов, исследовательница социальной и экономической структуры венском Рингштрассе. Во время обеденного перерыва она нашла меня, чтобы расспросить о том, что я думаю об отличиях жизни в Соединенных Штатах и Австрии. Я сказал, что она обратилась не по адресу: для меня это несравнимые вещи. Мне едва удалось бежать из Вены в 1939 году, спасая жизнь, а в Соединенных Штатах я жил среди привилегированных слом общества.
Тогда она наклонилась ко мне и сказала: «Позвольте мне объяснить, что произошло в тридцать восьмом и тридцать девятом. До тридцать восьмого года в Вене была массовая безработица. Я ощущала это и в моей семье, народ был беден и угнетен. Всем заправляли евреи — банками, газетами. Большинство врачей были евреями, и они просто выжимали последние гроши из этого обнищавшего народа. Это было ужасно. Вот почему все это произошло».
Поначалу я подумал, что она шутит, но когда понял, что она говорит это всерьез, я повернулся к ней и буквально закричал: Ich glaube nicht was Sie mirsagen! — «Мне не верится, что вы мне это говорите! Вы, ученый, беззастенчиво ведете нацистскую антисемитскую пропаганду!»
Вскоре все, кто был вокруг нашего стола, повернулись к нам в изумлении, а я тем временем продолжал свою возмущенную речь в ее адрес. Наконец, увидев, что мои слова не производят на нее никакого впечатления, я повернулся к ней спиной и заговорил с человеком, сидевшим с другой стороны от меня.
Мое столкновение с Элизабет Лихтенбергер было первым из трех характерных разговоров с австрийцами разного возраста, в которых я участвовал во время той поездки в Вену в сентябре 2004 года. Второй разговор был с женщиной лет пятидесяти, уроженкой Вены, секретаршей Антона Цайлингера, специалиста по квантовой физике, австрийского кавалера ордена Pour le Merite. Повернувшись ко мне, она сказала: «Я так рада, что прочитала ваш доклад на прошлогоднем симпозиуме. До этого я ничего не знала о Хрустальной ночи!» И наконец, один молодой австрийский бизнесмен, встретившийся мне в вестибюле гостиницы, узнал меня и сказал: «Как замечательно, что вы снова приехали в Вену! Это, должно быть, так непросто дли вас!»
Эти мнения, по-видимому, точно отражают спектр отношений австрийцев к евреям, во многом зависящий от возраста. Надеюсь, что разница в отношениях этих трех поколений может говорить о том, что антисемитизм в Австрии ослабевает. Даже некоторые из живущих в Вене евреев отмечают это.
Два других события были еще более обнадеживающими Первое случилось на конференции, посвященной книгам где меня представлял аудитории Георг Винклер, ректор Венского университета. Винклер сделал все что мог, чтобы признать сотрудничество университета с нацистами и извиниться за него. «Венскому университету давно пора провести собственное исследование и опубликовать все данные о своей роли в национал-социализме», — заявил он.
Второе событие произошло на рауте с участием кавалеров ордена Pour le Merite, проходившем в императорском дворце Хофбург, бывшей резиденции Габсбургов. Находясь в Вене, я узнал, что недавно скончался президент Клестиль, за четыре года до этого пригласивший меня в Вену организовать симпозиум. На встрече в Хофбурге я познакомился с недавно избранным новым президентом Австрии Хайнцем Фишером. Он сразу вспомнил мое имя и пригласил нас с Дениз поужинать с ним и его женой в неофициальной обстановке в отеле «Захер». За этим ужином президент рассказал нам, что отца его жены нацисты посадили в 1938 году в концлагерь и отпустили только потому, что ему удалось получить шведскую визу. И президент Фишер, и его жена приложили немало усилий, чтобы убедить Карла Поппера и других эмигрантов-евреев вернуться и остаться жить в Вене.
Новый президент проявляет еще большее участие в жизни венских евреев, чем его предшественник. Кроме того, меня порадовала мысль, что через шестьдесят пять лет после того, как мне пришлось бежать из Вены, президент Австрии приглашает меня на неофициальный и откровенный разговор о жизни венских евреев за ужином с вином и тортом в отеле «Захер».
В наш последний день в Вене, 4 октября, мы с Дениз остановились по дороге в аэропорт возле дома номер 8 на Северингассе. Мы не пытались зайти в дом и еще раз взглянуть на ту маленькую квартирку, которую я покинул шестьдесят пять лет назад, а просто постояли снаружи, глядя на облупленную деревянную дверь, залитую солнечным светом. Настроение у меня было удивительно мирное. Я был так рад, что выжил и что, покинув этот дом, спасся от холокоста, почти не пострадав.
30. Уроки памяти: перспективы
Более пятидесяти лет занимаясь исследованиями и преподаванием, я по-прежнему нахожу занятие наукой в университете (в моем случае — Колумбийском) бесконечно интересным. Мне доставляют немало радости размышления о том, как работает память, развитие отдельных идей о механизмах ее сохранения, оформление этих идей в ходе обсуждений со студентами и коллегами и наблюдение за тем, как такие идеи доводятся до ума на следующем этапе — в ходе экспериментальной проверки. Я продолжаю научную работу, которой занимаюсь почти по-детски — с простодушной радостью, любопытством и удивлением. Я чувствую, что мне особенно повезло заняться биологией психики — областью, в которой (в отличие от моей первой любви — психоанализа) за последние пятьдесят лет удалось добиться колоссальных успехов.
Когда я вспоминаю эти годы, я поражаюсь, как мало было оснований с самого начала заподозрить, что биология станет главным увлечением моей профессиональной жизни. Если бы в лаборатории Гарри Грундфеста я не испытал восторга от работы исследователя, от проведения экспериментов, которые позволяют открыть что-то новое, моя карьера — да и вся жизнь, наверное, — сложилась бы совсем по-другому. За первые два года обучения в медицинской школе я прошел требуемые базовые естественнонаучные курсы, но, пока сам не начал проводить исследования, я видел в своем естественнонаучном образовании лишь необходимые условия, чтобы заняться тем, что меня по-настоящему интересовало, то есть медициной: работать с пациентами, разбираться в их болезнях и готовиться стать психоаналитиком. Я с удивлением открыл для себя, что работа в лаборатории, собственно научная работа в сотрудничестве с интересными и творческими людьми, сильно отличается от прохождения курсов и чтения литературы, посвященной науке.
