На берегах Невы. На берегах Сены. На берегах Леты - Ирина Владимировна Одоевцева
– Я пойду, скажу ему. Подождите тут. Я сейчас приведу его.
Башкиров отправляется за Северяниным, а я стою у стены и жду.
Я вижу, как Башкиров, подойдя к Северянину, что-то говорит ему и тот отрицательно качает головой, не двигаясь с места.
Башкиров возвращается ко мне, смущенный и растерянный.
– Представьте себе, он заявил, что привык, чтобы женщины сами представлялись ему, а он ходить знакомиться с женщинами не согласен. Ни в коем случае!
– Вот какой важный! Ну и бог с ним. Обойдусь без знакомства с гением Игорем Северяниным.
И я, даже не взглянув в его сторону, иду танцевать с пригласившим меня очередным партнером. Я танцую и больше не думаю о Северянине до самого конца бала, когда передо мной, уже уезжающей, в холле неожиданно появляется он сам в сопровождении Башкирова.
Я хочу пройти мимо, но он загораживает мне дорогу.
Башкиров торжественно представляет его мне. Северянин кланяется, и я подаю ему руку. Он целует ее с таким видом, будто этим оказывает мне величайшую милость. Должно быть, по его понятиям, не он женщине, а она ему должна целовать руку.
– Вы уже уезжаете? А мне хотелось бы поговорить с вами. Не согласитесь ли вы, повременив с отъездом, посидеть со мной за моим столиком? – И подчеркнуто добавляет: – Очень прошу!
– Нет, спасибо, – говорю я. – Мне пора домой – я устала.
Мой отказ, видимо, удивляет его, тень недовольства ложится на его лицо.
– Не желаете? А я хотел поговорить, познакомиться с вами по-настоящему. – И уже с обидой: – Впрочем, не в моих правилах навязываться женщинам – уезжайте себе с богом!
– Нет-нет, – вмешивается Башкиров, – этого так никак нельзя оставить. Можно организовать встречу, – он просительно оборачивается ко мне, – у вас. Завтра или послезавтра? Чудесно получится!
– Ничего против такого проекта не имею, – важно заявляет Северянин.
– Вот и отлично! – обрадованно вскрикивает Башкиров.
Мне ничего не остается, как согласиться:
– Если вы свободны, Игорь Васильевич, приходите ко мне послезавтра, во вторник, чай пить – со своей женой, в четыре часа.
Лицо его светлеет – ему, по-видимому, приятно и мое приглашение, и то, что мне известно его имя, отчество.
– Почту за честь…
Он снова величаво целует мою руку.
– Я заеду за вами, – обещает ему Башкиров, – отвезу вас! Ждите!
И я, кивнув Северянину на прощание: «Так до вторника, Игорь Васильевич!» – спускаюсь по лестнице к выходу.
Во вторник я, накупив печений и пирожных к чаю, жду с четырех часов Игоря Северянина и его жену. Жду с нетерпением.
Я сегодня иду обедать к немецким друзьям моего отца. Мне надо успеть переодеться перед тем, как ехать к ним.
Но вот уже шесть часов, а их все нет. Я начинаю нервничать. Если они опоздают еще на полчаса, я не смогу их принять. Опаздывать на немецкий званый, чинный обед совершенно невозможно. Меня больше никогда не пригласят и сочтут варваркой, с которой надо раззнакомиться.
В четверть седьмого они наконец появляются. Северянин входит с папиросой в зубах, за ним перекошенный от волнения Башкиров и не менее взволнованная «принцесса».
Я, скрывая свое недовольство, любезно здороваюсь с ними и, не дожидаясь объяснений, отчего они так опоздали, предупреждаю их, что, к моему большому сожалению, мне самой придется уехать через полчаса. Но чай мы все же успеем выпить.
– Садитесь, пожалуйста!
«Принцесса» робко садится на край стула. Северянин, продолжая стоять, скептически осматривает стол.
– А вино? Вино у вас есть? – резко спрашивает он.
– Вина у меня нет, – говорю я.
– Чая не пью, – отчеканивает он. – Пошлите за вином! На мой счет!
Я удивленно оборачиваюсь к растерянному Башкирову. Он торопливо и сбивчиво объясняет, что Северянин по дороге ко мне заходил в разные кафе и бары подкрепиться – для храбрости, для вдохновения.
– И вот… Ради бога не сердитесь. Простите. Поймите…
Нет, я не сержусь. Я пододвигаю пирожные «принцессе», и она испуганно кладет одно из них на свою тарелку, но прикоснуться к нему или к чаю, принесенному ей горничной, не решается.
– Едем в ресторан! – требует Северянин. – Едем! Что тут сидеть и киснуть? Скучища!
Тут сидеть ему действительно ни к чему. Я шепчу Башкирову:
– Уведите его скорее!
Башкиров берет его под руку.
– Правильно, едем в ресторан! Едем! – и ведет его к двери.
«Принцесса», красная от стыда, встает, протягивает мне руку лодочкой и шепчет:
– Простите, ах, пожалуйста, простите!
Северянин останавливается на пороге и поворачивается ко мне:
– А вы? Одевайтесь скорее! Я без вас не уйду. Без Одо-евце-вой не уйду! Живо! Не копайтесь!
Башкиров тащит его.
– Одоевцева придет прямо в ресторан. Честное слово, придет! Через пять минут придет, – уверяет Башкиров.
– Только не копайтесь, – снова повелительно кидает мне Северянин. – Без проволочек! Терпеть не могу ждать! – И наконец дает себя увести.
«Принцесса» чуть ли не плача уходит с ними.
– Простите. Ради бога простите! – все повторяет она.
Я запираю за ними входную дверь и облегченно вздыхаю. Слава богу, ушел! Ведь он мог начать бить посуду, скандалить. А так все обошлось благополучно.
Впрочем, не совсем. Спускаясь по лестнице, он звонил во все квартиры.
«С ним все навсегда кончено! Больше я никогда не встречусь с ним, никогда!» – решаю я и бегу переодеваться.
На следующее утро ко мне является Башкиров с просьбой понять – простить: «Северянин в отчаянии. Всю ночь не спал. Он мечтал очаровать вас, как своих бесчисленных поклонниц когда-то, и, для вдохновения, по дороге к вам…»
– Я совсем
